Владимир Губарев - Фантом
- Раз решение приняли, выполним.
- Спасибо... А люди все знают. Если директор ночевал здесь, значит, и они должны. Так что не упрямство это, а расчет.
Они вместе вышли из штаба.
Над городком неистовствовали соловьи. Казалось, звучит гигантский оркестр, и каждый исполнитель вел свою партию чисто, звонко, неповторимо.
- До свидания. - Стрельцов пожал руку Кардашову и быстро сбежал к машине.
Красные стоп-сигналы мелькнули у поворота, и луна, светившая сзади и чуть сбоку, будто опустила над городом светло-синий занавес. Причудливые тени деревьев, размытые очертания домов превратили город в загадочный средневековый замок.
Кардашов вышел на площадь и оглянулся. Виднелись купола церкви. Она стояла на холме, а потому, казалось, поднялась над городом и парила.
Эрик Николаевич закурил. Постоял немного, а потом решительно шагнул в переулок. Соловьи пели совсем рядом, где-то среди ветвей, и при желании до них можно было дотянуться рукой.
Кардашов обошел церковь вокруг. В крошечном окошке, которое утонуло в земле, он увидел свет. Нагнулся, попытался рассмотреть, что внутри. Однако стекло было закопченным, да и окно вросло в землю.
Три ступеньки вели к обитой проржавелым железом двери. Кардашов постучал.
- Не заперто, входи, ждем, - услышал он. Голос был молодой, звонкий. Эрик Николаевич распахнул дверь. За чисто выструганным столом сидели двое. Свеча, поставленная в стакан, куда стекал воск, стояла между ними. Два бородатых человека, удивительно похожих, сидели друг против друга. Дымилась миска со свежеотваренной картошкой, лежал зеленый лук краснела редиска, два вяленых леща прислонились к кувшину.
- Ждем тебя, сын мой, - прозвучал молодой голос. - Проходи, присаживайся. Все, что есть, - на столе.
Кардашов понял, что это хозяин храма. Тот повернулся, и теперь уже можно было не сомневаться - он был в рясе.
- Благодарю. - Эрик Николаевич прошел к столу, присел - Неужели ждали?
- А каждый вечер у нас кто-нибудь ночует, - оживился мужичок справа, - тут и постель застелена, и стол накрыт. Вот сегодня мы заждались, нету гостей, нету, будто и позабыли нас, стариков. Верно, отец Василий?
- Прошу, сын мой, отведай нашу пищу, - пригласил батюшка, - не балагурь, Петр, дай человеку с дороги опомниться, поесть. Еще наговоримся.
- Это у нас обязательно - не удержался тот, кого батюшка назвал Петром, скукотища, а новый человек - радость большая. Верно, отец Василий?
- Прав, сын мой, прав, - согласился батюшка, - предложи гостю...
Он не успел договорить. Петр оживился еще больше. Вскочил, засуетился, полез под стол. Оттуда сначала показалась его острая бородка, а затем и лицо, торжествующее, с хитрецой.
- Как, мил человек, насчет радиации? - заверещал Петр.
- Не понимаю, - растерялся Кардашов.
- Дезактивация нужна, - торжественно объявил Петр. - И внутри, и снаружи. А внутри обязательно! Верно, отец Василий?
- Ах вот в чем дело, - рассмеялся Кардашов. - Немного можно.
- Не баламуть, - остановил его батюшка. - Ты, сын мой, наверное, из новых, не видал тебя раньше,- обратился он к Кардашову. - Надолго ли и по каким делам к нам?
- Одно теперь у нас дело, - ответил Эрик Николаевич.
Петр разлил самогонку. Чокнулись. Выпили. Закусили лучком и картошкой. Кардашов ел с удовольствием.
- Не опасайся, сын мой, - сказал отец Василий. - Та пища, что перед тобой, здоровая. Из подвалов моих. А лучок промыт трижды, пакость на нем не удержалась. Все рекомендации мы чтим, соблюдаем. Знаю, что облучение изнутри самое вредное, а потому молоко не употребляем, хоть и люблю его...
- Много слышал о вас, отец, - обратился к служителю Кардашов. - Остались здесь, наотрез отказались уезжать, хотя супругу и детей отправили сразу. Да и прихожанам посоветовали уехать...
- Они сразу к нам, в храм божий, - Петр не мог молчать, - собрались все, ждут, что им отец Василий скажет. Он вышел и напрямую: мол, так и так, неволить не могу, но прошу вас покинуть город, а он при храме божьем останется, ждать их будет. Пусть, мол, не беспокоятся... Ну я куда? Мы с отцом Василием всегда вместе, в голод и холод на крещение и отпевание... Я тут звонарем, а вообще-то в сельсовете сторожем. Еще с войны. Сторож-то всегда нужон, хоть там война или радиация, а без сторожа-то нельзя. Верно, отец Василий?
- Большая беда у народа, большая. - Батюшка опустил голову, задумался. - А ты скажи, сын мой, нельзя без этого атома? Никак нельзя?
- Держать его надо в руках. Крепко держать, - ответил Кардашов, - тогда зла он не принесет.
- Разумом понимаю: если бомба, взрыв, Хиросима и Нагасаки, то это дьявол, ядерное зло, но почему же здесь случилось?
- Кара божья, - начал философствовать Петр. Он уже был навеселе. - Верно, отец Василий?
- Не богохульствуй, - сурово отрезал батюшка, - Людская кара. Сами себе зло творим. И этим зельем тоже. - Он показал на бутыль. - Да, слаб человек, а мы все - люди... Значит, сын мой, считаешь - и добрым может быть этот атом?
- Должен! - твердо сказал Кардашов. - Иначе не вижу смысла в своей жизни.
- А вот ты спрашиваешь, почему не уехал. - Отец Василий говорил тихо, едва слышно. - Вдруг, думаю, мой храм пригодится. Знаю, тут, в подземелье, безопасно, как в бункере, где военные нынче на станции сидят. Вот и поставил кровати...
- ...Три штуки, - подхватил Петр, - а когда надо, и раскладушки поставим. В сельпо брали, на всякий случай. Пригодились. Верно, отец Василий?
Тот вновь не среагировал на слова Петра. Он продолжал говорить тихо, будто советуясь сам с собой.
- Уеду, а вдруг человеку помочь надо. Три дня никто не приходил, но потом то один, то другой зайдет. Поест, переночует... Оказалось, нужен.
- Последний автобус в десять вечера уходит, - пояснил Петр, - бывает, опаздывают, а как до поселка вахтового добраться? Нет никакой возможности, потому что верст тридцать будет отсюда... Вот к нам опоздавшие и идут. Верно, отец Василий?
- Верно, верно, Петр. Раз есть возможность добро людям сделать, делай, батюшка повернулся к Кардашову, - а ты не можешь сказать, сын мой, скоро это кончится? Если секрет, смолчи. Не знаешь - тоже. А если ведомо это тебе, открой...
- Не знаю, отец. Одно могу сказать: все, что в наших силах, сделаем.
- На том спасибо, - батюшка показал на занавеску, - там твое ложе, отдыхай, ни о чем не думай. Поутру Петр разбудит.
Колокольный звон несся над равниной. С порога церкви открывался вид на луга за рекой, на корпуса далекой станции и на городок, лежащий у подножия холма.
На звоннице колдовал Петр. А отец Василий стоял у двери и глядел на удаляющуюся фигуру Кардашова. Наверное, он ждал, что тот оглянется, но Эрик Николаевич сдержался - упрямо шел вперед, к дому, где размещалась дирекция АЭС. Уже издали он определил, что там происходит что-то необычное.
