Василий Гигевич - Полтергейст
Слушая в трубке путаный монолог бывшего однокурсника, Мулярчик-младший также, как и отец, сначала ничего не мог понять и потому время от времени перебивал Грушкавца:
— Слушай, Илья, ты случайно не после поддачи звонишь?
После этого Грушкавец сразу же переходил на крик — как только пластмассовая трубка выдерживала:
— Ты что, за кого ты меня принимаешь? Приезжай ко мне завтра же. Мы начнем все раскапывать. Только никому не проговорись раньше времени. Тут такая тема, что и «Огоньку» не снилась. Что-то невероятное происходит. По телефону не могу сказать, не могу, как ты не понимаешь?.. Ты только представь: подушки сами по себе летают, пробки выворачиваются и в людей летят.
Через полчаса, когда закончился путаный монолог Грушкавца, Мулярчику было уже не до сна.
Счастье само в руки плыло.
Как человек, привыкший к порядку и дисциплине, Мулярчик тут же, не откладывая на утро, сел за стол и на чистом листе бумаги написал следующее:
ПЛАН ДЕЙСТВИЙ НА БЛИЖАЙШИЕ ДНИ
1. Утром взять командировку и съездить в Березово.
2. Собрать материал. Выудить все, что можно, от Грушкавца.
3. Обязательно собрать все документы: записки, заявления, акты милиции.
4. Материал срочно оформить в виде статьи.
5. Сесть коршуном на Шумакова. Продумать, как взять его, чтобы не выкрутился.
6. Позвонить в Москву ребятам, в программу «Взгляд». Когда те снимут сюжет, то и Шумаков лапки вверх поднимет.
Но в Москву позвонить после командировки в Березово, ибо эти провинциалы-районщики чего хочешь могут нахомутать. Самому нужно все проверить и во всем разобраться.
Исписав страничку мелким аккуратным почерком, Мулярчик откинулся на спинку стула и, глядя в темное окно, за которым теперь, посреди ночи, ничего не было видно, кроме уличных фонарей, задумался о чем-то своем, тайном, о чем никому не говорил, да и не мог сказать…
Через день Мулярчик заглянул в кабинет Шумакова:
— Можно к вам?
— Заходи, — кивнул тот крупной головой. — Что у тебя?
— Вы меня недавно критиковали, Иван Михайлович, — тихо начал Мулярчик, приближаясь к большому столу, за которым возвышался неприступный хмурый шеф.
— Ну и что, если критиковал?.. Что — неправильно сделал? Может, запрещено во время перестройки начальству подчиненных критиковать?
— Да что вы, Иван Михайлович, более того, я полностью с вами согласен. Только так, как вы, и нужно теперь работать. Теперь ведь, с наступлением демократии и гласности, никто ничего делать не хочет, все только тем и заняты, что митингуют. Нынче одни демагоги наверх полезли. Сильная рука нужна, как воздух нужна, только она нас спасет. Вот, к примеру, вы меня покритиковали — я и подсуетился, — Мулярчик ласково улыбался так, как, пожалуй, он и отцу родному не улыбался. Стараясь заглянуть под широкие брови Шумакова, Мулярчик в то же время думал: «Хорошо, хорошо… Соломки побольше подстели… Чтобы легче завалить было…»
— Тогда что ты от меня хочешь? — невольно просветлел Шумаков, и подобие улыбки мелькнуло на его вечно хмуром лице.
«Может, отцом родным его назвать? — мелькнуло у Мулярчика. — Нет, это уже излишне…»
— Да вот, материальчик я подготовил. С продолжением думаю дать. Гарантирую, что после этого тираж нашей газеты подскочит. Это — не графоманский детектив Грузкина. У меня все — на реальных документах.
— Отдай в секретариат, — кивнул головой Шумаков и снова, будто в кабинете и не было Мулярчика, уставился в какую-то бумагу.
— Тут такая ситуация, Иван Михайлович, что только вы можете решить. Лисичкин побоится на себя взять. Без вашего мудрого решения, я знаю, никто не рискнет такой материал давать.
Только сейчас Шумаков внимательно уставился на Мулярчика — будто впервые его увидел:
— Что там за материал у тебя?
— Вот, взгляните. Он небольшой…
Шумаков взял из рук Мулярчика листки с напечатанным текстом и стал читать. Прочитал. Посмотрел на Мулярчика пристальным взглядом, затем спросил:
— Ты что, хочешь, чтобы меня с работы турнули? Думаешь, если перестройка, то всякую лухту можно давать? И без этого в стране порядка нет, ни сахара, ни мыла в магазинах не достать, а тут еще и мы добавим масла в огонь…
— Иван Михайлович, вот мы с вами колеблемся, давать или не давать мой сенсационный материал, а в Березово не сегодня-завтра телевизионщики из Москвы приедут. Будут снимать сюжет для известной программы «Взгляд». А эту программу, как вы знаете, все смотрят, и старые и малые, хоть и показывают ее после полуночи…
— А они откуда обо всем этом знают? — Шумаков заколебался, это Мулярчик заметил сразу.
— Они все знают… У них природный нюх на такие явления и события. Они смелые, идут в ногу с перестройкой, никого не боятся. Это только мы провинция… И еще, обратите внимание на один факт. В наших руках, как вы только что прочитали, имеются официальные документы. Акт милиции, хоть и копия, но все же — документ. При чем здесь газета, если хорошенько подумать да разобраться? Сейчас такое время, что все разрешается печатать. Вон «Московские новости», «Огонек» и другие журналы такое публикуют, что нам и не снилось. А мы все в шапку спим… А потом удивляемся, что тираж нашей газеты не растет. А почему он должен расти? Кому это нынче интересно: надои, урожайность, производительность труда?.. Люди, если говорить откровенно, сейчас совсем иным интересуются. Новое мышление, оно и в самом деле овладевает людьми. А мы, провинция, вечно в хвосте за событиями плелись и будем плестись. И еще, по секрету вам доложу, я звонил в Москву в комитет по аномальным явлениям. Там вовсе не удивились моей информации. Сказали, что все это — возможно, что это — реальность.
— Какая реальность? Материальные предметы сами по себе безо всякой причины летают… Это ты называешь реальностью? — Шумаков всегда, когда чего-либо не понимал, начинал злиться и переходить на крик. Так было и на сей раз. Однако на сей раз и Мулярчик был не лыком шит — понимал, что отступать некуда…
— Ну что же, тогда не обижайтесь, Иван Михайлович, я свой материал сегодня же в «Зорьку» отнесу, если вы мне его официально возвращаете. Там этот материал из рук вырвут, гонорар по высшей ставке закатят, да еще и спасибо скажут. И после этого на летучке вы на меня не кивайте. Я ночами не спал, думал, как авторитет газеты поднять, а тут…
Шумаков вновь с удивлением уставился на настырного, решительного Мулярчика. Пожевал полными губами, хотел что-то сказать о человеческом факторе, о его роли в повышении производительности труда, а вылетело совсем другое:
