Вл. Гаков - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 21
В белой массе бинтов была широкая щель — глаза, и узкая щель — рот. Глаза были открыты и застыли, будто в испуге. Павлыш провел над ними ладонью — показалось, что человек мертв. Но узкая щель в бинтах дрогнула, человек заметил жест Павлыша.
— Ничего, — сказал он тихо, — ничего…
Капитан наблюдал эту сцену с мостика, по телесвязи. Он понял, что Павлышу трудно ступать в проход, в катер и оставить больного.
— Иди, Слава, — сказал капитан. — Если надо, вызовем базу.
Носилки стояли в проходе. Люди, вкатившие их, ждали.
— Там, — начал доктор. Он был в сознании, но говорить ему было больно, а удерживаться в сознании невероятно трудно. Он будто цеплялся за край действительности, висел на нем, держась кончиками пальцев, хотел сказать что-то важное…
— Пошли, — сказал один из людей с планеты. Он был очень велик. — А то не успеем.
— Тут письмо, — второй человек, ниже ростом и, видно, очень худой — комбинезон на нем висел — протянул Милошу большой синий конверт. — Мы только это успели подготовить. Здесь отчет и данные наблюдений.
Милош взял конверт, но вряд ли сообразил, что делает. Бауэр отобрал у него конверт.
Павлыш положил руку на плечо Милошу.
— Приступай, — сказал он.
Раненный был без сознания.
3.
“Наверно, эти люди очень устали, — думал Павлыш. — Или я им не понравился”. Катер вошел в высокие облака. Громоздкий человек управлял машиной. Он был сказочно грязен. И хоть второй человек, худой, тоже был сказочно грязен, все-таки, если устраивать между ними соревнование, выиграл бы пилот. Павлыш подумал, что не иначе как у пилота на планете есть коварный враг, который утром окунул его в болото. А может быть, у них нет воды и притом разбились все зеркала.
Словно догадавшись, о чем думает новый доктор, пилот обернулся.
— Дикое зрелище, правда? — Голубые глаза на буром лице казались фарфоровыми.
Павлыш не посмел оспаривать его мнение.
— Мы не познакомились. Я — Джим, — сказал громоздкий пилот.
— Лескин, — отозвался худой. Он полулежал в кресле, закрыв глаза.
— Владислав Павлыш.
— Доктор Павлыш, — сказал Лескин. — Что ж, очень приятно.
— Что с больными? — спросил Павлыш.
— Разное, — ответил пилот Джим. Лескин снова закрыл глаза. — У Леопольда сломана нога. У Татьяны-большой лихорадка. У остальных — что придется. На вкус, на цвет товарищей нет.
— А у вас? — сразу перешел к делу Павлыш.
— У меня? — Пилот в затруднении повернулся к Лескину, но поддержки не получил. Тогда он отпустил штурвал и закатал выше локтя рукав. Там обнаружился глубокий еще не заживший шрам, словно по руке ударили топором. — А лихорадкой я уже два раза болел, — поспешил он успокоить Павлыша.
— Джим, не запугивай доктора, — сказал Лескин. Голос у него был высокий и чуть капризный.
— Как спустимся, я вами займусь, — сказал Павлыш. — Через два дня и следов не останется.
При этих словах Лескин окончательно проснулся и сказал назидательно:
— Вы нетактичны, молодой человек. Стрешний — замечательный врач.
— Я не хотел поставить под сомнение…
— А я повторяю, что Стрешний — отличный врач и делал все, что было в человеческих силах. Вы же, не зная наших условий…
Павлыш хотел было огрызнуться, потому что считал себя тоже неплохим врачом, но сдержался. Лескин, вернее всего, ревновал. Стрешний был его другом. А Павлыш выступал в роли безусого лейтенанта, которого прислали во взвод, где вчера ранили любимого командира.
У Лескина было длинное мятое лицо с мягким, обвислым носом, но большего разобрать было нельзя: лицо было разрисовано грязью, словно у индейца, вышедшего на тропу войны.
— Рация у нас слабенькая, — провел отвлекающий маневр пилот Джим, который явно был человеком миролюбивым, что вообще свойственно гигантам. — Экспедиционная, второй вариант. Мы уж обрадовались, что вы к нам идете. Очень боялись, что доктор не выдержит. А этот юноша у вас толковый?
— Он третий механик, — сказал Павлыш. — По второй специальности — хирург.
Павлыш не стал сообщать новым знакомым о своих сомнениях и тревогах.
4.
Катер замер. Кресло снова прижалось к спине. Павлыш нащупал на груди пряжку. Лескин протянул руку в серой перчатке, чтобы помочь. Пилот Джим уже поднялся и опустил шторку на пульт.
— С приездом, — сказал он. — К счастью, моросит…
Рядом с ним Павлыш чувствовал себя недомерком.
Лескин подобрал сумку Павлыша.
— Не спешите, — сказал он, — нас встретят.
В дверь постучали. Три раза. Джим пробрался назад, чтобы открыть грузовой люк. Лескин сказал:
— Не задерживайтесь.
Павлыш шагнул через порожек, и Лескин, поддерживая его под локоть, настойчиво, словно хотел посекретничать, потащил к вездеходу, стоявшему в трех шагах от катера. Люк вездехода был распахнут, перед ним стоял мальчишка, измазанный, как и остальные, глядел на небо и не обратил на Павлыша никакого внимания. Джим вытаскивал контейнер, Павлыш хотел было ему помочь, но здесь это было не положено — Лескин втолкнул его в вездеход, в обычный экспедиционный вездеход, обжитой, словно дом. Павлыш даже кинул взгляд на второй от люка крюк, где должна была висеть его камера, как еще в прошлом году.
Джим и мальчишка вталкивали в люк громоздкий контейнер, и это было не просто. Они торопились. Лескин уселся у открытого верхнего люка, глядел наружу и молчал.
Когда погрузка закончилась, маленький водитель обернулся к Павлышу и сказал глубоким, красивым голосом:
— Здравствуйте, доктор. Я — Татьяна-маленькая.
Павлыш представился, еле удержавшись от желания сообщить, что никогда еще не видел столь грязной женской физиономии.
Татьяна-маленькая уверенно уселась на место водителя и рванула вездеход так, что Павлыш чуть было не врезался головой в свой любимый крюк. Он подумал, что не успел даже заметить, какая здесь погода. Вездеход подкидывало на ухабах. Они не удосужились сделать дорогу.
5.
Вездеход проехал ровную площадку и резко остановился. Свет за иллюминаторами изменился. Стал теплым, желтым.
— Вот и приехали, — сказала Татьяна.
Павлыш отметил, что его спутники сразу расслабились, словно напряжение, владевшее ими, исчезло.
— Помогите подхватить контейнер, — сказал Джим. — Обидно будет разбить что-нибудь, когда мы уже приехали домой.
— Там, кстати, селедка, — сказал Павлыш. — И черный хлеб.
— Селедка, — сладострастно произнес Джим. — Я сам понесу ящик, как скупой рыцарь свой любимый сундучок. — У Джима была слабость к цитатам и поговоркам.
