Сергей Снегов - Посол без верительных грамот
Среди кубических механизмов, чудовищно несоразмерных, скорее силуэтов, чем вещей, металась и вопила безобразная обезьяна с искаженной мордой и кроткими испуганными глазами. С головы ее срывались молнии, ударявшие в кубики механизмов и погасавшие в них, грохот разрядов складывался в слова; слова не грозили, а умоляли. Старая обезьяна, сновавшая меж диковинных аппаратов, кого-то тревожно предупреждала об опасности, руки ее хватались то за один кубик, то за другой, лихорадочно их перетасовывали, потом вдруг всеми когтями впивались в лохмы головы, и обезьяна безвольно качала потупленной головой, из глаз ее катились слезы... Плач обрывался внезапно, как и начинался, и снова обезьяна бросалась то к одному, то к другому нагромождению кубиков, энергично с чем-то сражаясь, чему-то изо всей мочи противодействуя...
- И вправду не очень развлекательно, - заметил Рой. - Для чего Джексон продуцировал такие сны, Генрих?
- Я бы поставил вопрос по-другому. Не для чего, а почему? Какие мысли, какие чувства, какое душевное состояние порождало в его мозгу эти фантастические картины?
- Все-таки я хочу разобраться, - сказал Рой.
Генрих спорил слишком запальчиво. Сновидения, даже художественно отработанные, не заслуживали такой пылкой защиты.
- Ты хочешь понять, что означает эта странная картина?
- Нет, хочу понять, для чего ты вызвал нас.
- Я вчера изучал биографию Петрова и столкнулся с некоторыми странностями. Дело в том, что у Петрова была обезьяна, и очень любимая.
- Домашняя обезьяна?
- Раньше бы надо условиться, как толковать этот термин - домашняя. Шимпанзенок Нелли. Джексон, впрочем, звал ее Олли. Эту Нелли, или Олли, он получил в дар от галактического штурмана Михаила Борна, когда тот умирал.
- Михаил Борн? - переспросил Рой. - Не тот ли, что один вернулся на Землю после аварии звездолета "Цефей" неподалеку от Ригеля?
- Он самый. Но он вернулся не один.
- Сколько знаю историю звездоплавания, весь экипаж "Цефея" погиб. Посланный на помощь галактический курьер "Орион" обнаружил на "Цефее" двадцать три трупа и одного полумертвеца - Михаила Борна. Его выходили лишь на Земле. Так?
- Так, Рой, но не совсем. Борн остался парализованным и немым. Понимал его лишь Джексон - они были друзьями с детства. Никаких сведений о трагической гибели экипажа у Борна выведать не удалось. Суть не в этом.
- В чем же?
- Я уже сказал, Михаил вернулся не один. С ним был шимпанзенок Нелли, тоже член экипажа. Нелли, как и Михаил, не погибла. Самое интересное было знаешь в чем? Джексон разобрал одну фразу, часто повторявшуюся Борном, не знаю уж, как он ее произносил: губами ли, руками или движением глаз. Фраза такая: "Олли нас всех спасла".
Джексон объяснил, что Михаил назвал обезьянку Олли, а не Нелли, как она значилась в судовых списках.
- Всех спасла, в то время как все погибли? Обезьянка удивительная!..
- Многое в ней еще удивительней! Олли прожила на Земле несколько лет и ничего не ела и не пила.
- Это установлено?
- Я вчера был в Музее Джексона Петрова и побеседовал с роботом-хранителем, слугой Джексона. Вы знаете этих старинных забавных человекообразных, фиксирующих на пленке каждое слово хозяина. Так вот, я прослушал все распоряжения Джексона относительно Олли. Он никогда не требовал для нее еды и питья, никогда не брал ее в столовую. Добавлю, что он редко показывал ее гостям, редко выводил гулять.
- Но ее видели другие? - спросил Арман.
- Да, конечно. Она иногда выбиралась из комнатушки и сидела на диване, очень смирная и тихая. Гости ее не любили. Им казалось, что она прислушивается к разговору... О чем ты думаешь, Рой?
Рой не сразу вышел из задумчивости.
- Интересно! Но по-прежнему не вижу, какой можно сделать конкретный вывод из твоего розыска.
- И я не вижу, - признался Генрих. - Но мне все больше кажется, что делом этим следует заняться поглубже. Если вы оба не переменили отношения к развлекательным зрелищам...
- Ты внимательно осмотрел квартиру Джексона, Генрих?
- Я ее не осматривал, музей был уже закрыт. Я поговорил с роботом и обещал зайти сегодня. Хочу вам предложить пойти со мной.
Арман покачал головой:
- Через час меня ждет Андрей. Контрольная проверка аппаратуры перед экспериментом. Идите вдвоем.
5
Робот был старый, замшелый, только антикоррозийный лак спасал его от проржавления; он разговаривал тем скрипучим голосом, что появляется у всех дряхлых роботов перед отправкой на перемонтировку. И если Чарли - так звали робота - еще существовал, то лишь потому, что принадлежал Джексону: он был уже не слугой, а музейным экспонатом. И стоял он на своем обычном месте в прихожей квартиры Джексона и, хоть по-прежнему мог ходить по всем шести комнатам, уже семьдесят лет не двигался с этого поста. Табличка на стене извещала, что первые тридцать лет после смерти хозяина Чарли непрерывно, днем и ночью, медленно, безнадежно слонялся по квартире, всматривался тоскующим красным глазом в вещи, вслушивался в шорохи и прокручивал старые свои пленки с голосом хозяина - людям, входившим в музей, казалось, что сам Джексон бродит по квартире, отдает приказания Чарли, разговаривает с друзьями.
- Старина! - сказал Генрих дряхлому роботу. - Ты знаешь о Джексоне Петрове больше всех на Земле. Нам нужно познакомиться подробней с его жизнью.
На лбу Чарли тускло засветился красный глазок. Потеряв подвижность, робот не утратил разума. Он прохрипел - голос доносился словно бы издалека:
- Если это не повредит хозяину...
- Твой хозяин давно умер, - мягко сказал Генрих.
- Он жив. Он во мне. Он со мной. Он со всеми нами.
- Да, в памяти твоей и человеческой.
- Слушайте! - торжественно сказал робот. - Живой голос моего живого хозяина.
Из недр Чарли доносилось лишь потрескивание, неясный шум, всегда сопровождающий работу разлаженного электронного механизма. Потом из сумятицы помех вынесся молодой, звучный голос: "Чарли! Чарли! Где ты? Я ухожу поесть, а ты последи, чтоб не падало напряжение! Шесть тысяч триста семнадцать вольт - такое сегодня задание! И никого не пускай к Олли!"
- Вы слышали живого Джексона Петрова! - торжественно возвестил робот. - Не смейте говорить, что он умер.
- Генрих, я поражен! - пробормотал Рой. - Такой голос!..
- Друг, повтори этот разговор, - попросил Генрих. - И, пожалуйста, вспомни другие приказания. Мой брат никогда не слыхал голоса твоего хозяина.
Генрих, хоть он любил ходить по комнате и временами этим раздражал медлительного брата, поспешно сел на диван и закрыл глаза. В Музее Джексона, только впав во временную неподвижность, можно было слушать со вниманием. Ни в одной из комнат не действовали интерьерные поля, здесь все оставили, как было при владельце - громоздкая постоянная мебель, постоянные картины, вещественные, а не силовые ковры. Ходить было неудобно, даже опасно - забыв на минуту, что движешься среди мебели, легко удариться о столик, о шкаф, о диван и кресла, споткнуться о ковер, запутаться в портьере, зацепиться за дверную ручку. Двери в этих архаичных комнатах не втягивались в стены при приближении человека, их надо было рукой тянуть на себя или отталкивать.
