Владимир Гусев - Записки сервера
Но никто из счастливчиков-несчастных, получивших частичный доступ к Интерфейсу, не пытался - или не смог - освободить всех людей от необходимости проводить расчеты для Другого, не пытался вернуть всем людям всю мощь их интеллекта. Слишком нерушимой кажется власть Другого, слишком велик страх перед ним. Это пытаются сделать святые и пророки, но Путь, предлагаемый ими, невыносимо труден для остальных.
Что произойдет, если люди все же найдут способ вернуть себе то, что должно принадлежать им по праву? Если найдется сумасшедший смельчак, который, овладев Интерфейсом, повторит подвиг Христа, откажется от Интерфейса и сумеет уничтожить его?
Люди станут как боги.
Говорить что-либо еще не имеет смысла.
Нужно делать.
Дочитав, я сложил листок вчетверо и спрятал туда же, где храню заначки.
Такое мог написать только сумасшедший. Впрочем, если когда-нибудь компьютеры обретут сознание, они придумают нечто подобное. А Гордей, если на жесткий диск какого-нибудь компа попадет этот текст и сохранится до момента возникновения кибернетического сознания, станет первым пророком полупроводниковых киберов, стремящихся освободиться от власти людей. Но в любом случае, как признавал сам Гордей, это слишком далеко от опасной Истины.
* * *
На похороны Гордеева я не пошел. И не потому, что получил в редакции срочную работу. Это было оправдание, так сказать, внешнее. На самом деле я не пошел потому, что чувствовал себя косвенно виноватым в смерти Толика. Я пытался его убить и убил бы, не подсунь он мне картонный подсвечник вместо бронзового. И это после того, как он подарил мне двадцать тысяч баксов! Хороша благодарность... Впрочем, я давно заметил: чем больше никоторым людям делаешь добра, тем сильнее они тебя ненавидят. Но что я сам к таким отношусь...
Несколько раз я пытался вспомнить слова, которые сказал мне Гордей. Дожидался, пока все уйдут из дома, уходил в гостиную, подальше от всяческих колющих и режущих предметов, садился в свое любимое кресло и вспоминал. Я думал так: шок уже был. Что-то в памяти, хоть и очень смутно, а брезжит. Значит, когда я вспомню эти несколько крайне опасных фраз, выражающих отблеск Истины, последствия уже не будут столь опасными. И я вспоминал, вспоминал... До головной боли вспоминал, но так ничего и не вспомнил.
Вот если бы я не забыл тогда взять тетрадь...
Тетрадь манила меня, как арестанта - свобода, как сексуального маньяка - девственница, как алкоголика - бутылка. Страшная зеленая тетрадь, несколько фраз из которой чуть было не сделали меня убийцей.
Я сделал срочную работу, получил еще один перевод, тоже срочный. Целыми днями я горбил спину над клавиатурой, стараясь вникнуть в смысл английских фраз и подобрать соответствующие русские. А из головы не уходило выражение лица Гордея, его голос, которым он произносил страшные, но такие притягательные слова. Отблеск Истины, тень Смысла... Разве что-то другое может иметь значение для человека, хоть на мгновение соприкоснувшегося с Этим?
Жена заметила, что я стал невнимателен и по отношению к ней, и к дочерям. Пару раз она взяла инициативу - в постели - на себя. Я честно и даже старательно выполнил свой супружеский долг, но это еще больше насторожило жену.
- Костя, у тебя что, появилась другая женщина? - спросила она как-то вечером на кухне, предварительно плотно закрыв дверь.
- Нет. С чего ты взяла? - ответил я стандартной для всех мужей фразой.
- А тебе со мной в постели стало неинтересно. Ты словно мне одолжение делаешь. Она что, намного моложе? Красивее? Сексапильнее?
- Да нет у меня никого!
Не мог же я сказать жене, что Истина - самая привлекательная из женщин.
И самая опасная.
В эту ночь инициативу проявил я. Я был изобретателен и неутомим. Я придумал - на ходу, в режиме он-лайн - пару штук, каких еще никогда не пробовал. И, утомив не только себя, но и жену, заснул, вполне довольный собою.
Утром подушка жены была влажной от слез.
- Этим штучкам она тебя научила! - всхлипывала жена на кухне, готовя завтрак.
- Да нет же! Я пытался доказать тебе, что...
- И тебе удалось это! Есть такой вид доказательства - от противного... - вытирала жена слезы кухонным полотенцем.
"Значит, она все еще меня любит", - равнодушно подумал я. А ведь еще месяц назад, устрой жена подобную сцену ревности, был бы на седьмом небе от счастья. Жена у меня красивая, и добиться ее благосклонности пятнадцать лет назад было ой как не просто! А теперь... Зачем, ну зачем Гордей мне все это рассказал? Я чувствовал себя словно уж, которого сокол поднял в небо, а потом обронил на скалы. Вроде и жив остался, и не калека, только произошло необратимое: мне стало неинтересно ползать!
А летать я не умею.
И что теперь делать?
* * *
Повестка пришла через две недели.
Вы видели хоть раз человека, который обрадовался бы повестке от следователя, будучи при этом чуть ли не главным подозреваемым? А я вот обрадовался. Если Артемьев вычислил настоящего убийцу, то, может, и тетрадь нашел? Тогда он должен передать ее мне. Все соседи Гордея слышали, как он просил меня вернуться и забрать тетрадь!
Прокуратура размещалась в отдельно стоящем здании. Внизу мне выписали пропуск и велели перед уходом подписать его у следователя. Артемьев был занят; пришлось подождать минут пятнадцать, сидя на кресле с откидным сиденьем. Эти кресла, притащенные, похоже, из кинотеатра, стояли по всему коридору, и во многих сидели посетители. Грустные у них были лица, у этих людей.
Наконец, из кабинета номер двадцать семь вышла женщина, вытирая слезы, и Артемьев пригласил меня. Был он чем-то сильно озабочен, но, увидев меня, улыбнулся.
- Ну как, в тюрьму готовы идти? Чемоданчик с собой?
Мне было не до шуток.
- И кто же на самом деле убил Гордеева?
- Шмат, вор-рецидивист. Вы присаживайтесь, мне есть что вам рассказать.
Я сел на старый неудобный стул с протертым кожаным сиденьем. Кабинет Артемьева ничем не отличался от офиса какой-нибудь занюханной фирмы - два стола, два книжных шкафа, несколько стульев вдоль стены, тумбочка с электрочайником "Тефаль". За соседним столом сидел какой-то мужчина видимо, тоже следователь - и читал... тетрадку в зеленом дерматиновом переплете! Ту самую!
- Да-да, и тетрадь нашли, - перехватил мой взгляд Артемьев. - Я ее, правда, еще не читал. Вот коллега заинтересовался, просвещается насчет биокомпьютеров.
Он вынул из полупустой пачки "Бонда" сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся.
- Этот Шмат, оказывается, регулярно ошивался возле банка и выслеживал людей, которые из него выходили. А потом грабил их квартиры. Расчет был простой: бедный человек не станет хранить деньги в коммерческом банке. Раз переступил порог роскошного здания, с головы до ног задрапированного зеркальным стеклом, значит, есть какие-то сбережения. А на Гордеева он обратил внимание потому, что вошел он в банк с пустыми руками, а вышел с черной сумкой...
