Федор Чешко - На берегах тумана
Хон снова встряхнул его:
— Ты сам, что ли, видел, как Хик погибал? Ну, говори, бестолочь! На Пальце есть кто-нибудь?!
Подошел Торк, буркнул:
— Да брось, все одно — толку с него теперь никакого. Пусть катится.
Хон сплюнул в сердцах, разжал пальцы. Парень шмыгнул на тележный передок, подхватил вожжи, заорал, завыл дурным голосом, и ополоумевшие вьючные с места рванули вскачь.
Некоторое время мужики мрачно глядели вслед уносящейся к Галечной Долине колымаге. Потом Торк опомнился, заторопил:
— Ну что в затылках скребете, ровно девки на выборе? Ехать надо, поспешать. Ларда, рот закрой — скрипун впрыгнет! Трогай!
И снова — топот, грохот колес и выматывающая душу тряска.
Хон тер подбородок, хмурился. Неладно складывается в этот раз, ох как неладно! Снова проморгали послушники, чтоб им на Вечную Дорогу, да не вдруг, а намаявшись... Кончилась Сырая Луговина, уйдут уцелевшие, побоятся на погорелье вернуться — а ну как вновь повторится страшное? Потянутся теперь в Черноземелье, где спокойно, да только ведь тесно там, нету лишней земли. Небось свой огород никто с пришлыми не разделит. Так и будут век прозябать, на других за кусок брюквы горбатясь. Зато в безопасности... За нашими спинами.
— Это уж третий раз на Хоновой памяти отшатнутся пределы обжитого людьми Мира от Ущелья Умерших Солнц. Теперь Галечная Долина окажется крайней. Плохо... Впрочем, случалось и из худшего выкарабкиваться. А сегодня удастся ли выкарабкаться? Вряд ли. Ведь как плохое к плохому лепится! И бешеных нынче трое, и Нурд в отлучке... А дальние соседи из-за послушнического ротозейства запоздали подняться, не успели к сборному месту, и очень может такое статься, что будут проклятые рубить малые воинские ватаги поврозь, одну за другой.
Хон глянул на вцепившегося в тележный борт, грызущего губы Лефа и заскрипел зубами. Зря мальца с собой потащил, ни к чему это. Понадеялся на оброненные как-то Гуфой слова о том, что до настоящего летнего тепла с мальчишкой уж точно ничего плохого не станется. Оно конечно, Гуфа ошибаться вовсе не умеет, да только верно ли он ее понял? Но сомневаться поздно. Остается лишь на милость Бездонной уповать. Не возвращаться же... Да и что подскажет, где Лефу безопаснее нынче — дома или с ним, Хоном? Этого никто знать не может.
Мужики тем временем переговаривались тихонько, поглядывая на уже застившую полнеба чадную гарь впереди.
— Ишь полыхает, — вздыхал чернобородый. — Скирды горят, что ли?
Рыжий сосед покосился на него, дернул плечом:
— Сдурел? Какие весной могут быть скирды?
Торк ударил кулаком по колену, рявкнул:
— Вы, чем пустое болтать, лучше думайте. Что делать будем?
— А чего тут думать? — изумился чернобородый. — Засядем на Пальце, и как сунутся — камнями их. Глядишь, может, и повезет кого зашибить. А там и дальние подоспеют...
Хон встряхнулся, сказал досадливо:
— Экий ты умный, однако... А вот ежели не пойдут бешеные по дороге, ежели они в скалы подадутся да еще разбредутся врозь — тогда как? В Серых Отрогах за ними гоняться — все одно что гальку обстругивать: трудов много, а толку чуть. И поди знай, где они потом объявятся нежданными...
— Выдумать бы такое, чтоб приманить их к Пальцу, — вздохнул Торк.
Телегу тряхнуло. Прикусивший язык бородач невнятно помянул подвернувшийся под колесо камень и Лардино умение править. Потом, кривясь и отплевываясь красным, заговорил громче:
— Слышь, Хон... Помнишь, Нурд рассказывал, будто проклятые — они не как люди, а вроде скотины? Будто ума человечьего у них вовсе нету, только желания. Ну, убивать — это самое, конечно, сильное, но и прочие все имеются — как вот, к примеру, у вьючного. Есть, пить, спать... Помнишь?
— Ну, помню, — Хон дернул щекой. — А к чему ты это?..
— А вот к чему. Ежели все так, может, их девкой поманить можно? Вот ею, — он кивнул на Ларду. — Пущай им тело свое сверху покажет. Бездонная ей простит ради благого дела, а уж мы зажмуримся, не станем смотреть. А как бешеные к Пальцу сбегутся, уж тогда-то...
Ларда оглянулась, и Леф с изумлением понял, что она перепугана не на шутку. Оказывается, шальная Торкова дочь все-таки умеет бояться?
— Чтоб я перед этими разделась?! — Лардин голос сорвался на жалкий взвизг. — Да лучше я с Пальца вниз головой кинусь, чем такое!
Она резко отвернулась, пряча набрякшие слезами глаза. Торк молча сунул кулак под нос чернобородому: я, мол, покажу тебе, как дочку бесчестить!
— А теперь меня слушайте. — Хон говорил тихо, вроде бы даже нехотя, но все разом повернулись к нему. — На Палец засадим Ларду и Лефа. Цыть ты! — рявкнул он на вскинувшуюся спорить девчонку. — Будешь сидеть наверху и Лефа стеречь, поняла?! А как проклятые сунутся... Там все есть, чтобы тебе их встретить как должно. А уж подманывать бешеных станем мы. Пособит Бездонная, так, может, и сдюжим.
— Я что же, не пригодна ни на что, кроме как щенкам никчемным сопливые носы утирать?! — злобно зашипела Ларда.
— Цыть, я сказал! Ежели неспособна уразуметь, что нынче для пререканий не время, так и впрямь ты ни на что путное не годишься. А что до Лефа... Напрасно ты его никчемным сочла. Может и такое случиться, что нынче он нам пособит, и пособит крепко.
Тут Хон несказанно изумил приемного своего сынка. Вновь приоткрыв лубяной короб (тот самый, в котором хранил свой заветный меч), он бережно вынул оттуда... это ж подумать только! — виолу. Виолу, которую вчера еще почитал вещью бесполезной и глупой, нынче уложил вместе с величайшей своей драгоценностью! Да что ж такое случилось с ним?!
Хон пристроил певучее дерево на коленях остолбенелого Лефа, сказал:
— Заберешься наверх — играй. Громко играй, чтоб далеко слыхать было. Авось подманишь... — Он глянул на обращенные к нему оторопелые лица, хмыкнул. — Не я придумал — Гуфа. Может, и не так я понял, что там она под нос себе пробурчала, а только пытаться — не опилки жевать. Хуже ведь не будет... И все, мужики, облачайтесь к схватке. Пора. Вон уже и Палец видать.
Палец (высоченная скала, утолщающаяся к вершине) вздыбился в самом устье дороги-ущелья, там, где почти отвесные каменные стены отшатывались одна от другой, изламывались пологими уступами, охватывая Сырую Луговину. Впрочем, некоторые называли ее не сырой, а серой из-за постоянно стелящейся по ней зыбкой туманной дымки. А иные Шестью Горбами именовали (была она плоской, будто нарочно и с тщанием неведомые силы ровняли болотистую упругую землю, а посреди кучно вспучились кровли шести хижин, густо заросшие травами и потому издали не распознаваемые как признаки людского жилья).
Но теперь не прозрачная туманная пелена повисла над этой долиной, а тяжелые космы черного угрюмого дыма, которыми исходили дотлевающие стенки хижин. И было тут пусто, а когда Ларда натянула вожжи и телега остановилась, с низкого неба сорвалась каменная тишина, способная согнуть, раздавить, расплющить поддавшегося ей человека. Возможно, так и случилось с тем воином, что лежал невдалеке, уткнувшись лицом в малоезженную дорогу.
