Валерий Заворотный - Кухтик, или История одной аномалии
- А хотите, я открою вам тайну, юноша? - понизив голос до шепота, спросил Иванов-Бермудянский.
Кухтик молча кивнул, на всякий случай слегка отодвинувшись.
- Смотрите, юноша! - торжественно сказал академик и указал рукой на помойку. - Смотрите и скажите: как, по-вашему, что это?
- Где? - спросил испуганный Кухтик.
- Здесь, юноша. Здесь! - сказал Иванов-Бермудянский и ещё раз ткнул пальцем во тьму.
- Ну... Помойка это, - нерешительно ответил Кухтик.
- М-мда, - несколько умерив торжественность тона, согласился академик. - Это, конечно, в некотором смысле помойка. Вы правы. Но... Но пробовали ли вы, мой юный друг, когда-нибудь её измерить?
- Кого? - спросил Кухтик.
- Ну, помойку, помойку.
- Как это? - не понял Кухтик.
- М-мда... Я понимаю ваше недоумение... А вот я, представьте себе, измерил! М-мда... Впрочем, получилось это, признаюсь, случайно.
Академик замолк на секунду, потом продолжил:
- Все великие открытия, друг мой, рождает случай! Великий случай, друг мой... Послушайте же меня...
И он открыл Кухтику свою Тайну.
* * *
В эту ночь на краю помойки Кухтик узнал следующее.
Переехав из столицы в далекий Лукичевск, академик Иванов-Бермудянский взял себе за правило совершать путь из дома, где он поселился, к порогу родного института пешком. ("Здоровый образ жизни, юноша. Очень рекомендую... Воздух, природа. И вообще... Очень способствует, знаете ли...")
Ежедневный маршрут его пролегал по краю свалки-помойки - той самой, что отделяла институт от Кухтикиного дома. Будучи человеком науки, академик точно рассчитал количество шагов от одного края помойки до другого. Сделал он это без всякой определенной цели. Просто каждый раз, идя на работу, он считал про себя шаги, дабы отвлечься от посторонних мыслей и настроиться на утомительный поиск истины.
От одного края до другого было 392 шага.
Каждый день он выполнял этот нехитрый ритуал, пока...
Пока однажды академик... недосчитался двенадцати шагов! То есть он благополучно прошел весть положенный путь, но сделал при этом не 392 шага, как обычно, а только 380...
Такого не могло быть.
Не заходя в институт, он повернул обратно и снова пересчитал шаги. Их было ровно т р и с т а в о с е м ь д е с я т. Ни больше, ни меньше...
В этот день Иванов-Бермудянский работать не смог. Все валилось у него из рук. Он раньше обычного ушел домой (по дороге снова пересчитав шаги и убедившись, что не ошибся), лег на диван и глубоко задумался.
Над необъяснимой загадкой академик проломал голову весь остаток дня и всю ночь, но так и не нашел сколь-нибудь вразумительного ответа. Наутро он вскочил ни свет ни заря, торопливо дошел до злополучного места и в рассветной тишине трижды прошагал туда и обратно вдоль проклятой помойки.
Теперь он насчитал... ТРИСТА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТЬ ШАГОВ.
Мозг академика решительно отказывался это понимать.
Иванов-Бермудянский заперся в своем кабинете, сел за стол, обхватил голову руками и просидел так четыре часа. Он бессвязно бормотал, сжимал виски ладонями и изо всех сил пытался хоть что-то придумать. Потом вдруг вскочил, воздел руки к потолку и запрыгал по кабинету. Со стороны могло показаться, что академик свихнулся.
Но он не свихнулся. Нет. Он п о н я л. Он понял все!
Здесь, в занюханном Лукичевске, в маленьком городке, где скрылся он от происков столичных недругов, где надеялся в тиши и покое искать разгадку таинственной бермудской дыры, здесь обнаружил он самую настоящую ПРОСТРАНСТВЕННУЮ АНОМАЛИЮ.
Здесь, на этой помойке!
Он не мог поверить в свою удачу. Но факт оставался фактом.
"Она существует! - кричал Иванов-Бермудянский, прыгая по кабинету. Какие Бермуды?! Какие Бермуды?! Вот она! Здесь!"
Весь день провел он взаперти, лихорадочно выводя на бумаге цепочки бесчисленных формул.
Вечером академик вышел из института и, настороженно озираясь по сторонам, ещё раз измерил шагами помойку.
"Триста шестьдесят пять, - пробормотал он про себя. - Так и запишем!"
С этого дня он регулярно проделывал свой тайный эксперимент.
Аномалия вела себя странно. Она то уменьшалась за день на несколько метров, то застывала на одной отметке, то возвращалась к своим первоначальным размерам и пребывала в таком состоянии по два-три месяца.
"Занятно... занятно... - бормотал академик, вышагивая по узкой разбитой дорожке. - Очень занятно!"
Он ещё многого не мог объяснить себе, но главное не подлежало сомнению: ОНА существует!
- Она существует! - торжественно произнес академик Иванов-Бермудянский и с нескрываемой гордостью глянул на едва различимый в темноте силуэт своего юного друга.
Кухтик понял, что имеет дело с законченным психом.
Еще несколько минут простояли они молча на краю помойки и наконец двинулись дальше.
- Ну? - спросил счастливый охотник за аномалиями, дойдя с Кухтиком до подъезда дома. - Понимаете ли вы, юноша, к какой великой тайне приобщились сегодня?
- Я да... Я конечно... К тайне... - пролепетал Кухтик, думая только об одном - как бы скорее унести ноги.
- Знаете что, - сказал академик. - Почему бы вам не зайти ко мне завтра? Вы, юноша, не скрою, крайне симпатичны мне, и я бы хотел продолжить нашу беседу. Только ради Бога - без церемоний.
- Завтра... завтра? - У Кухтика похолодела спина.
- Именно завтра, мой юный друг. Да и вообще - отбросьте вы эту субординацию. Молодежь - вот наша надежда! Дорога к знаниям терниста, мой друг. Но я с радостью помог бы вам ступить на нее.
Кухтик замычал что-то невнятное и вдруг, вспомнив о спасительной лазейке, выпалил:
- Так завтра же на картошку всем!
- Ах да. Да... Я и забыл, - с досадой в голосе произнес академик - На картошку... Жаль. Очень жаль... На картошку... Ну, тогда - послезавтра. Или в любой день. Милости прошу. Только - без церемоний.
Иванов-Бермудянский сжал в темноте потную Кухтикину ладонь и величаво откланялся.
- А теперь позвольте оставить вас, мой друг. Пора, знаете ли, домой. Очень рад был встрече. Очень рад.
Еще раз пожав Кухтику руку, академик зашагал прочь и растворился во тьме. Кухтик остался один.
"Псих, - произнес он про себя. - Правду Колька сказал. Псих".
Он посмотрел на мрачные очертания свалки-помойки и пожал плечами: "На что она ему сдалась? Помойка как помойка".
Кухтик ошибся.
IV
Ошибаются все. Каждый ошибается хотя бы раз в жизни.
Ошибся Автор Великой Идеи, решив, что отнятие может кончиться поделением.
Ошибся Великий Вождь, увлекшись всеобщим истреблением и не уследив за Смелым Соратником.
Ошибся Смелый Соратник, не учтя, что можно поскользнуться на берегу пруда.
Ошибся даже Новый Предводитель. Хотя этот, казалось бы, не мог ошибиться, поскольку вообще ничего не делал.
