Михаил Грешнов - Волшебный колодец (сборник)
Как мне пришла эта дурацкая мысль? Мог же я выслушать мальчика до конца!.. Кто это сказал: «Рожденный ползать — летать не может»? Дед мне сказал эти слова. Так и случилось: если рожден негодяем, и мысли в голове негодяйские. Что я мог продать? Какие знания мог продать? Кому они нужны?.. Но мысль в голове прошла, мальчишка понял ее. Сразу нас разделила пропасть. Даже глаза у парня похолодели.
— Сейчас вы пойдете к своим, — сказал он. — Мы дадим вам ровно пятнадцать минут, чтобы вы стартовали с Ольмии. Ни секунды больше… Когда вы появитесь на улице города, поднимите любой, какой увидите, камень. Подойдете к ракете — вас будут спрашивать, где вы были. Бросьте камень на землю, и все увидят, что случится, если вы не уложитесь в четверть часа.
Он на секунду остановился и честно предупредил:
— Не позволяйте себе ничего лишнего…
Парень сделал для меня больше. Он показал мне ракету, как она стоит в конце улицы. Команду — кого в каюте, кого внизу, у трапа. Он показал мне, кто о чем думает. Вы, капитан, думали в этот миг, что меня, наверное, нет в живых, надо плюнуть на все, стартовать. Гарри думал, что, потеряв два года в полете, он приедет домой к Битти с пустыми руками, а Битти заплачет — Роберту шестой год, останется он неученым, не выбьется в люди,
После этого паренек встал, подождал, не спрошу ли я чего-нибудь. Спрашивать мне было нечего. Тьма сомкнулась вокруг меня, и сразу же я оказался на улице.
Взял камень, как мне советовали, и пришел к вам.
— Да-а… — протянул кто-то, когда Веллз кончил рассказывать. — Все-таки стоило их шарахнуть парой аннигилиток.
Веллз ждал, что скажут другие. Другие молчали. Было неясно, думают ли они так же или вовсе не думают ни о чем. Чтобы не оставлять неясной свою позицию в этом вопросе, Веллз решил высказать соображение — он, как все, имел право беспрепятственно высказаться.
— Насчет аннигилиток я не уверен, — сказал он. — Мы не успели бы нажать гашетку, как превратились бы в пыль.
— Ч-черт! — Гарри с чувством ударил кулаком по столу. — Какие возможности!.. Что стоило им бросить нам хотя бы горстку алмазов?
Опять все промолчали, и опять за всех высказался Томас Веллз. Необычно прозвучали его слова, даже грустно.
— Ничего не попишешь, ребята, — сказал он, — есть миры, в которые надо входить с чистой совестью.
Поднял взгляд и посмотрел на добытчиков:
— А кто из нас видел, с чем ее едят, эту штуку, — совесть?..
МАША
Б. Р КЕЛЕРУ
1
— Борис! Да проснись ты, слышишь!
Спальный мешок заерзал на пихтовой подстилке, растянулся, как гигантский кокон.
— Ни одной собаки! — тряс Василий товарища. — Все исчезли.
Кокон опять зашевелился, показалась голова Бориса.
— А мне снилось… море, — сказал он. — Такое синее…
— Ты пойми — ни одной!.. — волновался Василий. — Как ветром унесло!
— Куда?
— Знал бы — не спрашивал!
Борис сел, извлек откуда-то шапку, нахлобучил из голову: мороз — двадцатиградусный.
— Сбежали? — спросил он, безучастно позевывая. — А море — ух, синее! — Потянулся так, что затрещали суставы.
Василий выругался с досады:
— Да придешь ты в себя?..
Утро разгоралось медленно. Розовый свет сочился на ладь заснеженной реки, трогал дальние вершины и терялся в низинах, в пучине уходящей ночи. Река поворачивала на север крутой излучиной, раздвигала тайгу. Все было чистым, нетронутым… Странно чернели на белизне двое нарт, пепел костра. И кругом — ни звука.
Это подействовало на Бориса больше, чем слова и голчки Василия. Вскочив на ноги, он закричал:
— Рустан, Рустан! Салка!..
Крик понесся над рекой, глухо отразился от обрывов берега.
— Куда же они девались? — спросил Борис, оглядываясь по сторонам.
Отпечатки лап, испятнав снег вокруг костра, устремлялись к берегу, к излучине. Геологи бросились по следу.
Это была неплохая разминка, вроде зарядки, да и мороз подхлестывал подходяще. Но главное — почему и как далеко ушли собаки?
Запыхавшись, друзья обогнули мыс, круто вдавшийся в реку, и остановились. Стая была здесь, в полном сборе.
Накануне вечером Борис и Василий взорвали на берегу сползший откос, тут же хотели остаться на ночь, чтобы с утра приступить к пробам, но глыба нависла так угрожающе, что друзья сочли более благоразумным найти для ночлега место небезопаснее. И сделали правильно: глыба отвалилась, и на высоте двух-трех метров открыла узкую щель, черневшую на белом известняке. Собаки ныряли в щель и появлялись оттуда с добычей. Здесь же, между камней, пожирали куски… Увидя Бориса и Василия, подхалимски завертели хвостами: мы-де никуда не сбежали, все здесь и, в-общем, не плохо позавтракали.
— Рустан! Салка! — позвал Борис. — Ко мне!
Вожаки отделились, пошли; за ними потянулись другие, зализывая окровавленные пасти.
— Что вы нашли? Какую мерзость? — с отвращением спрашивал Борис.
Сытые звери повизгивали, чувствуя, что в голосе людей нет угрозы, делали попытки потереться мордами об унты Бориса и Василия.
Те отступили: собачьи пасти были в крови до самых глаз, облеплены бурой шерстью; кругом валялись остатки ночного пиршества.
Одолевая брезгливость, Василий нагнулся над изгрызанным куском.
— Борис!..
Тот рассматривал клочок кожи, и когда поднял глаза, в них было удивление и вопрос:
— Не пойму…
— Это непостижимо, Борис. Мамонт!
Оба, как по команде, подняли взгляд к зияющей щели. Остроухая лайка пробиралась туда, воровато оглядываясь.
— Румка! — заорал Борис. — Куш!
Собака повернула прочь, а все остальные шарахнулись от людей в недоумении.
Пока Борис отгонял собак, Василий карабкался по камням к отверстию. Товарищ нагнал его у самой дыры, и то, что предстало взорам, потрясло обоих до оторопи.
В черной пустоте вырисовывался бок громадного животного. Бурая шерсть висела клочьями, как омертвевшая кедровая хвоя. Часть кожи и мяса содрана, виднелось обглоданное ребро… В глубине угадывались очертания еще большего зверя. Но внимание друзей было приковано к рваной ране: из нее — невероятно! — крупными, как горошины, каплями сочилась густая кровь!
2
— Ехать надо сейчас же! — говорит Борис, стряхивая с одежды снег…
Они покинули пещеру, но еще не могут прийти в себя. Перед глазами — полутьма, и в ней, как гора, зверь, привалившийся боком к скале, с опущенным хоботом и закрытыми глазами. Казалось, животное дремлет, может вдруг свернуть и развернуть хобот. Туша была не тронута. Первому, попавшему собакам на завтрак, — не повезло. Этот же исполин стоял как живой, подойти к нему было жутко. Мертвый? Замороженный?.. Рука ощущала грубость и в то же время эластичность его кожи, холодной, как лед, но не мерзлой, — она подавалась под пальцами.
