Владимир Баграмов - Страна убитых птиц
Джу Найдис сидела на краю бассейна на корточках, уперев руки в колени, голова на подставленной ладони. Президент покрутил трансфокатор — изображение придвинулось.
Он с любовью рассматривал ее. Гибкая спина, лесенка позвонков на ней, широкие, мощные бедра, длинная шея и волосы… Он испытывал каждый раз непередаваемое волнение, когда трогал или просто рассматривал волосы Джу. Тяжелые, волнистые, они струились и словно мерцали под светом. Иссиня-черные, теплые даже для глаза.
— Джу! — позвал он тихонько.
Джу Найдис обернулась, прищурилась, всматриваясь, узнала. Она была близорука, его поздняя, как он говорил, «зимняя любовь». Очки не носила, объясняя тем, что от них жутко болит голова. Ее часто мучили головные боли. Та, которая исцелила множество людей от самых различных, зачастую смертельных недугов, иногда буквально корчилась в судорогах, задыхаясь от дикой головной боли. И она не могла себе помочь. Не получалось. Некая сила, обретающаяся в ее сухих, смуглых ладонях, была бесполезна для нее самой.
— Как дела?
Она улыбнулась, и он прямо вздрогнул от охватившей его нежности. Капельки воды блестели на ее теле, но волосы были сухими. У ног валялась шапочка из плекрона. Стояла бутылка сухого вина.
— Ты опять пьешь из горлышка?
Она кивнула.
— Джу, это неприлично.
Она снова пожала плечами, демонстративно взяла бутылку, отпила.
Президент подождал, пока она выпьет и поставит бутылку на мрамор. Заговорил, вглядываясь в ее лицо, негромко и нарочито беспечно:
— Ты не придумала всю эту историю с этим… пророком? Тебе не показалось? Понимаешь, он сбежал. Исчез. Подробностей не знаю, но через десять минут буду знать. В городе беспорядки. Я не хочу созывать Президентский Совет, может быть, это несерьезно.
— Это серьезно. Очень.
Она покачала головой, встала. Волосы прилипли к мокрому телу. Вся она походила на одного из персонажей своих мистических картин, и Президент пытался вспомнить, на какой? Может быть, на ту фиолетовую деву, что висела у нее в мастерской? Берег реки, красная, источающая кровь Луна, чахлые уродливые деревья, черная вода и выходящая из воды фиолетовая девушка. Гибкое, тонкое тело, волосы, грудь — все можно было бы понять и это было красиво. Если бы не глаза! Они были отдельно от лица, висели в воздухе! Огромные, фиолетовые глаза с безумными зрачками, они висели НИГДЕ — это было страшно. Президент не любил эту картину. Отдельно висящие глаза его пугали и тревожили, вызывая странное желание протянуть руку и раздавить их.
— Джу, девочка моя, не пей больше! И потом, — он помолчал, вглядываясь в ее лицо, — я сделал все, как ты сказала… Эта дыра, этот Ясногорск с самого начала был на контроле. Кто мог предугадать, что он работает именно в морге? Даже ты не смогла. Он оживил эту девку, и сбежалась куча народу. Каким-то образом и жена Первого Секретаря Области оказалась там, сбежала от мужа в эту глухомань, устроилась медсестрой в больницу. Стечение обстоятельств. А когда он оживил голубя, тут началась настоящая вакханалия! Подонки из Движения с ходу объявили его Мессией, Пророком и словно взбесились! Первый вызвал в Область главврача больницы, свою жену и…
— Как фамилия Первого?
— Симонов, Петр Арсентьевич Симонов.
Президент встал, прошел к бару, налил себе рюмку коньяка, быстро, не морщась, выпил. Повернул к экрану свое застывшее, с крупными чертами лицо.
— Утром привезли пленку с записью беседы Первого, Матвеева и главврача больницы.
— И что? — Джу Найдис гортанно засмеялась, прошла на цыпочках по краю бассейна, лукаво поглядывая на огромное, во весь экран, лицо Президента. — Он, Первый этот, сказал, что в Ясногорске родился Христос? Великий Правитель Всех Наций, Спаситель человечества?
— Нет. — Президент покачал головой. — Он перечислил «команду» — Левий Матвей, то есть Лев Матвеев, Петр Симонов, то есть он сам, и эта дрянь… Мария Магдолина! Не хватает Понтия Пилата и Иуды. Ну, с остальными апостолами можно и не торопиться, как думаешь?
— Эпоха Водолея.
— Что?!
Джу Найдис взмахнула руками, опрокинулась спиной в воду, так что взметнулась целая туча брызг.
— Я все поняла, Старик!
Он поморщился, не любил, когда она называла его Стариком.
— Вся беда в том, что ты его упустил. Эти — главврач, твой Первый Области, его сумасшедшая жена, все они ровным счетом ничего не значат! Никаких апостолов, просто случайное совпадение, как и имя этой женщины. Мария Магдолина — ну и что? Пустой звук! Все дело в НЕМ! Слушай, а он действительно хромой?
Она подплыла к краю бассейна, ухватилась рукой за плиту.
— Какая нога? Не правая?
Президент кивнул, задумчиво рассматривая, как текут струйки воды по ее лицу.
— Все дело в нем и… — она прикусила губу, секунду помедлила, — и в этом Матвееве.
Джу Найдис перекинула тело на край бассейна, легла навзничь, бесстыдно раскинув ноги, заложив руки под голову. Он любовался ее вызывающей наготой, красивым профилем и правильными формами тела.
В дальнем углу кабинета тонко пропел зуммер Дальней связи. Президент протянул руку, нажал на панели блокиратор, передвинул визир на шкале времени на пять минут. Ничего, вызовут еще, а пяти минут хватит на разговор. У него были дела. Старуха просила заехать к ней в Центр Милосердия, опять придумала какую-нибудь хреновину для своих нищих и убогих.
— Я не поняла, — голос Джу был тихим, так что ему пришлось напрячься, чтобы услышать. — Он его убьет или не убьет? Я ВИДЕЛА, КАК ОН СТРЕЛЯЛ В НЕГО, — ЭТО ТОЧНО! Но потом мрак, фиолетовая дымка… Сияние… и НИЧЕГО. Вспыхнуло ослепительно! Такое сияние, Старик, тебе никогда не увидеть. Он в сиянии…
Она явно засыпала. Скоропостижно, как скоропостижно и яростно делала все в своей жизни. Губы ее шевелились, он еле-еле разбирал слова.
— Раз ты его… упустил, Старик, тебе крышка. И Старухе твоей крышка… он встанет вместо тебя… а ты… ты… в Дом Милосердия ты… а я умру.
Президент провел пальцем от лба до подбородка через глаз, как делал всегда, встречаясь с чем-то мистическим, необъяснимым. Нажал кнопку — экран погас. Молча посидел, бездумно и отрешенно глядя в окно. Старой площади от его стола не было видно, надо подойти к окну, но ему не хотелось. Исполнитель, наверное, уже принимал Присягу. Отговорил свою импровизированную речь, он никогда не читал по готовому, а молотил, что взбредет в голову. Теперь эти головорезы из «спецназа», наверное, медленно скандируют слова Присяги, преданно едят глазами трибуну Саркофага Вечности.
Подошел к бару, выпил еще рюмку, удивляясь самому себе. Обычно он не пил в день больше двух рюмок, а за сегодняшнее утро уже пятая.
