Джозеф Конрад - Фрейя Семи Островов
- Ну да! - воскликнул старик Нельсон. - Вижу. Что такое...
Между тем он осторожно приблизился к Химскирку.
Тот, стоя на одном месте, топал ногами и испускал бессвязные проклятия. Позорный удар, разрушенные планы, комизм неизбежного скандала и невозможность отомстить - бесили его до такой степени, что он готов был буквально взвыть от ярости.
- О-о-о! - вопил он, тяжело шагая по веранде, словно хотел продавить ногой пол.
- А что с его лицом? - спросил ошеломленный старик Нельсон. Внезапно истина открылась - осенила его наивную голову. - Боже мой! - воскликнул он, поняв, в чем дело. - Живей неси бренди, Фрейя... Так вы этим страдаете, лейтенант? Ужасно, а? Знаю, знаю! Сам, бывало, на стенку лез... И маленькую бутылочку с опием из ящика с лекарствами, Фрейя. Хорошенько поищи... Разве ты не видишь, что у него болит зуб?
И действительно, какое иное объяснение могло прийти на ум простодушному старику Нельсону, видевшему, как лейтенант держится обеими руками за щеку, бросает дикие взгляды, топает ногами и мрачно раскачивается всем телом? Фрейя не шелохнулась. Она наблюдала за Химскирком, украдкой поглядывавшим на нее злобно и вопросительно. "Ага, ты хотел бы выпутаться!" - сказала она себе. Она смело смотрела на него, обдумывая, как поступить. Но соблазн покончить с этим без дальнейших треволнений одержал над ней верх. Она едва заметно кивнула в знак согласия и выскользнула с веранды.
- Живей бренди! - крикнул старик Нельсон, когда она скрылась в коридоре.
Химскирк облегчил свои чувства внезапным взрывом проклятий вслед девушке на голландском и английском языках. Он бесновался в полное свое удовольствие, бегая по веранде и отбрасывая стулья со своего пути; а Нельсон (или Нильсен), искренно сочувствуя ему при виде этих мучительных страданий, суетился, как старая курица, вокруг своего дорогого (и грозного) лейтенанта.
- Боже мой! Боже мой! Так плохо? Мне-то это хорошо известно. Я, бывало, пугал свою бедную жену. И часто это с вами случается, лейтенант?
Наткнувшийся на него Химскирк с коротким полубезумным смехом отпихнул его плечом. Хозяин пошатнулся, но принял это добродушно: человек вне себя от мучительной зубной боли, конечно, он не вполне вменяем.
- Пойдемте в мою комнату, лейтенант, - настойчиво просил он. - Прилягте на мою кровать. Мы в одну минуту найдем для вас какое-нибудь успокоительное лекарство.
Он схватил под руку бедного страдальца и нежно подтащил его к самой кровати, на которую Химскирк в приступе ярости бросился с такой силой, что отскочил от матраца на целый фут.
- Бог ты мой! - воскликнул перепуганный Нельсон и тотчас побежал поторопить с бренди и опием, очень рассерженный тем, что для облегчения страданий драгоценного гостя было проявлено так мало рвения. В конце концов он сам достал эти снадобья.
Полчаса спустя, проходя по коридору, он с удивлением услышал слабые прерывающиеся звуки загадочного происхождения, - нечто среднее между смехом и рыданиями. Он нахмурился; затем направился к комнате своей дочери и постучал в дверь.
Фрейя приоткрыла дверь. Ее чудные белокурые волосы обрамляли бледное лицо и волнами спускались вниз по темно-синему халату.
В комнате был полумрак. Антония, съежившись в углу, раскачивалась взад и вперед, испуская слабые стоны. Старик Нельсон плохо разбирался в различных видах женского смеха, но все же он был уверен, что тут смеялись.
- Какая бесчувственность, какая бесчувственность! - сказал он с большим неудовольствием. - Ну что смешного в человеке, который мучится от боли? Я думал, что женщина... молодая девушка...
- Он был такой смешной, - прошептала Фрейя. Глаза у нее странно блестели в полумраке коридора. - А потом, ты знаешь, он мне не нравится, нерешительно прибавила она.
- Смешной? - повторил старик Нельсон, изумленный этим проявлением бесчувственности у столь молодой особы. - Он тебе не нравится? И ты хочешь сказать - потому только, что он тебе не нравится... Да ведь это попросту жестоко! Разве ты не знаешь, что это - самая ужасная боль, какая только есть на свете? Например, известно, что собаки от нее бесились...
- Уж он-то действительно совсем взбесился, - с трудом выговорила Фрейя, как будто боролась с каким-то скрытым чувством.
Но отец ее уже оседлал своего конька.
- И ты знаешь, каков он. Он все подмечает. Он такой парень, что может обидеться из-за любого пустяка... настоящий голландец... а я хочу поддерживать с ним дружеские отношения. Дело обстоит так, моя девочка: если этот наш раджа выкинет какую-нибудь нелепую штуку, - а ты знаешь, какой он упрямый, беспокойный парень, - и властям придет в голову, что я на него плохо влияю, у тебя не будет крыши над головой...
Она не очень уверенным тоном воскликнула:
- Какой вздор, отец! - и обнаружила, что он рассержен - рассержен до такой степени, что... прибег к иронии; да, старик Нельсон (или Нильсен) и ирония! Правда, только намек на нее...
- О, конечно, если у тебя имеются собственные средства... дом, плантация, о которой я ничего не знаю... - но он не мог выдержать в этом тоне. - Говорю тебе, они меня выпроводят отсюда, - внушительно прошептал он, - и, конечно, без всякой компенсации. Я знаю этих голландцев. А лейтенант как раз такой парень, чтобы поднять бучу. У него есть доступ к влиятельным лицам. И я не хочу его оскорблять... никоим образом... ни под каким видом... Что ты сказала?
Это было только нечленораздельное восклицание. Если когда-нибудь она и склонялась к тому, чтобы рассказать ему обо всем, то сейчас совершенно отказалась от этого намерения. Это было невозможно - из уважения к его достоинству и ради спокойствия его слабого духа.
- Он и мне не очень нравится, - со вздохом признался вполголоса старик Нельсон. - Сейчас ему легче, - продолжал он, помолчав. - Я ему уступил на ночь свою кровать. Я буду спать на моей веранде, в гамаке. Да, не могу сказать, чтобы он мне нравился, но смеяться над человеком, потому что он с ума сходит от боли, - это уже слишком. Ты меня удивила, Фрейя. У него щека покраснела.
Ее плечи конвульсивно тряслись под его руками. Он поцеловал ее на ночь, коснувшись ее лба своими растрепанными жесткими усами. Она закрыла дверь и, только отойдя на середину комнаты, дала волю усталому смеху. Но это был невеселый смех.
- Покраснела! Немножко покраснела! - повторяла она про себя. - Надеюсь, что так. Немножко.
Ее ресницы были мокры. Антония, в своем углу, стонала и хихикала, и невозможно было сказать, когда она стонет и когда смеется.
Госпожа и служанка - обе были настроены несколько истерично: Фрейя, влетев в свою комнату, застала там Антонию и рассказала ей все.
- Я отомстила за тебя, моя девочка! - воскликнула она.
А потом они, смеясь, поплакали и, плача, посмеялись, прерывая себя увещеваниями: "Шш... не так громко! Тише!" - с одной стороны, и восклицаниями: "Я так боюсь... Он злой человек" - с другой.
