Александр Юдин - Искатель. 2009. Выпуск №3
гм… изъять у него некую вещь; тот не отдает… характер преступления позволяет сделать вывод, что этот некто подверг Пухлякова истязаниям с целью принудить-таки отдать эту неведомую нам вещь… Тот отказался, либо у него и впрямь не было искомого; в любом случае в результате он — убит. Затем опять же этот некто приходит уже к Руслану Соломоновичу — возможно, по наводке того же Пухлякова (мог же он перед смертью сознаться или проговориться) — и вновь повторяется та же жуткая история.
— Если следовать вашей логике, — сдавленно пробормотал Щербинский-младший, — так более всего на роль убийцы подхожу именно я.
— Потому-то в ваших же интересах помочь мне найти истинного виновника, — ответил Костромиров. — Ведь точно к такому же выводу, скорее всего, придет и следствие.
— И еще выходит, что убийца искал какую-то вполне определенную вещь, — продолжил Анатолий Яковлевич.
— Совершенно справедливо, — кивнул Горислав, — только вот нашел ли? Может быть, все еще продолжает искать?
— О господи! — охнул Анатолий Яковлевич, заметно побледнев.
— Вы правы, — задумчиво протянул Костромиров, — последнее предположение чревато… Кстати, — неожиданно переменил он тему, — вам о чем-нибудь говорит имя Феофила Мелиссина?
— Мне что-то нехорошо, — неожиданно пробормотал библиотекарь, стремительно зеленея, — извините… где у вас туалет?
Отсутствовал Щербинский довольно долго, и, судя по доносившимся из туалета звукам, выворачивало его капитально, прямо-таки — наизнанку.
«Да что с ним такое? — подивился про себя Костромиров. — Со страху он блюет, что ли? Да, с таким каши не сваришь!»
Когда Анатолий Яковлевич появился наконец из санузла, о продолжении разговора речи и быть не могло — библиотекарь был бледен как полотно, дрожал как осиновый лист, жаловался на общую слабость и уверял, что перед глазами у него все плывет и двоится.
— Эк вас, однако, пробрало, — уже всерьез обеспокоился Горислав. — Давайте отвезу в больницу!
Но от вмешательства эскулапов Щербинский наотрез отказался, попросив только подбросить его домой, в Марьину Рощу.
По дороге Анатолию Яковлевичу стало слегка получше — во всяком случае, он заверил Костромирова, что чувствует некоторое облегчение.
— Это все мой чувствительный желудок, — посетовал он. — Не следовало, видимо, выпивать, вот что! Атак, наложилось на вчерашнюю неприятность… Очень чувствительный желудок!
На следующее утро, около половины одиннадцатого, когда Горислав Игоревич уже собирался отправиться в институт, его настиг телефонный звонок из окружной прокуратуры. Звонивший представился следователем Булгаковым и довольно безапелляционным тоном настоятельно предложил профессору немедленно явиться к нему на допрос.
— Это в связи с убийством Щербинского? — сдержанно поинтересовался Костромиров.
— Ого! — раздалось на том конце провода. — А откуда вам известно, что его убили? А?! Отвечайте, откуда?!
— Так меня же третьего дня уже опрашивали именно по этому поводу, — удивился Горислав Игоревич. — У вас что же, протоколов под рукой нет?
— Ах, та-ак, — разочарованно протянул следователь. — Все равно, я передумал. Вам никуда ездить не нужно; будет лучше, если я сам к вам заеду. Так удобнее. Адрес ваш в материалах имеется. Попрошу никуда не отлучаться! Мы скоро будем!
«Будут они! — в сердцах сплюнул Костромиров. — Мы, Николай Вторый! Урод какой-то!»
Однако по поводу множественного местоимения, как вскоре выяснилось, профессор раздражался совершенно напрасно, ибо, когда через полчаса он отворил на звонок дверь своей квартиры, на пороге действительно оказалась целая толпа народа: помимо следователя, который был при полном параде — в мундире младшего советника юстиции, там толклись еще трое дюжих ментов и две безликие нетрезвые личности неопределенного пола, в гражданской одежде, с накинутыми на голову капюшонами.
— Это зачем же столько народа? — поинтересовался слегка опешивший Костромиров. — Вы что, арестовать меня собрались или обыск решили учинить?
— Там видно будет! — сурово и уклончиво ответил младший советник.
— Ну, коли еще только будет, тогда попрошу всю честную компанию покуда расположиться на кухне, — сказал Горислав Игоревич. — А нам с вами, — добавил он, обращаясь к следователю, — ежели вы собираетесь меня допросить, целесообразнее всего пройти в кабинет.
Следователь окружной прокуратуры Булгаков был маленький, толстенький, белобрысенький неприятный тип с рябым лицом, на котором выделялись выпуклые глазки, опушенные густыми белесыми ресницами, и огромный толстогубый рот над скошенным подбородком. Весь его насупленный облик свидетельствовал о явно преувеличенном чувстве собственной значимости. Про себя Горислав сразу же прозвал его «пескарем».
— Ну, так как же, Горислав Игоревич, — начал следователь, едва усевшись на диван, — как же вы все-таки узнали о гибели Щербинского?
— Мне кажется, мы уже выяснили этот вопрос, — отвечал Костромиров. — Более того, вам отлично известно, что я присутствовал при его кончине.
— Да я не про того Щербинского веду речь, — неприятно усмехнулся Бунтиков, — не про Руслана Соломоновича, а про племянника его — Анатолия Яковлевича.
— Как то есть про Анатолия Яковлевича? — вздрогнул Горислав. — Он что, тоже умер?!
— Именно, профессор! — продолжая растягивать в усмешке толстые губы, отвечал «пескарь». — Почил! Преставился!
— Когда же это случилось?
— Позвольте, вопросы все-таки буду задавать я! — неожиданно взвизгнул младший советник. — Я буду задавать вам вопросы, а вы — отвечать!
— Да ради бога! Задавайте ваши вопросы, — согласился Костромиров, — только не волнуйтесь так.
— Мне-то волноваться нечего! Незачем мне волноваться! — не унимался «пескарь», вращая глазками и брызгая слюной. — Это вам, профессор, нужно волноваться! Вам, а не мне!
«Диван мне забрызгает, придурок припадочный!», — с беспокойством подумал Горислав, вслух же произнес:
— Хорошо, хорошо! Я уже весь в волнении и жду вопросов.
— Так вот. Перед самой смертью Анатолий Щербинский успел назвать вашу фамилию, прошептал, так сказать, в агонии. Как вы это объясните? — поинтересовался следователь, несколько поуспокоившись.
— Никакие объясню, — ответил Костромиров. — А помимо моей фамилии, он еще что-нибудь прошептал?
— Во-от! То-то — что и еще кое-чего! И это «кое-чего» вполне можно расценить как прямое указание на вашу причастность к его безвременной кончине!
