Альберт Валентинов - Синяя жидкость
И хозяин вышел. Том успел подняться до конца левого пандуса, когда противоположная дверь бесшумно распахнулась и существо невероятных размеров вступило на площадку. Том отшатнулся, вжавшись спиной в перила Не от страха - от изумления. Это был действительно сказочный великан - с неимоверно толстыми руками и ногами, с туловищем, как бочка, и раздувшейся бесформенной головой. То, что когда-то было лицом, кривилось и багровело, раздувшиеся, как колбасы, губы расходились, пропуская бессвязные слова, рука, в которой что-то блеснуло, медленно поднималась.
Если бы Том пошел по правому пандусу, он столкнулся бы с этим существом и, конечно, бежал. Тогда картина осталась бы на своем месте. Но теперь, когда их разделяло не менее двадцати шагов, а до картины было вдвое меньше... Злое ликование поднялось в душе Тома, когда он заметил, что его враг еле движется. Память услужливо воскресила детские годы, тихую, обсаженную деревьями улицу, неуклюже переваливающуюся фигуру человека, жившего в соседнем особняке. "Слоновая болезнь", говорили о нем взрослые. Мальчишки, жившие на этой улице, были достаточно благовоспитанны, чтобы дразнить больного в лицо, но за его спиной... И сразу к Тому вернулось спокойствие. На какой-то миг перед глазами вспыхнула длинная стойка с бутылками, высокие табуреты, маклер Нейлор, принимающий ставки - бар на пятьдесят деватой. С нехорошей улыбкой Темрванулся вперед. В этот момент он как бы видел всех действующих лиц со стораны. Так бывает в экстремальных ситуадиях мозг мобилизует все свои резервы, и обостренное сознание фиксирует окружающую обстановку, разделяя действия по квантам времени. Вот он сам, Том Клаузен, приближается к картине. В огромных выпученных глазах великана гнев и боль, он все еще постепенно, как в замедленной съемке, поднимает огромную руку с зажатым в ней предметом. Том рывком сдирает картину со стены, великан в это время начинает двигать руку вперед. Том замирает. Все с той же наглой усмешеой он смотрит в глаза хозяина, соображая, бежать или просто уйти скорым шагом. И тут крохотныйсветлячок отделяется от раскрывшейся ладони и летит в грабителя. Том пытается уклониться тщетно. Стеклянная пробирка задевает его по щеке и падает нп ковер. Том ладонью стирает с лица синюю жидкость, слизывает с губ горьковато-соленую каплю, с хрустом раздавливает пробирку ногой и плюет в сторону хозяина. А потом спокойно спускается по пандусу, на ходу заворачивая картину в куртку. Уже внизу ему приходит в голову, что не худо бы прибавить скорость, пока хозяин не вызвал полицию. Но потом он представляет себе огромные пальцы, которым не под силу ни повернуть телефонный диск, ни нажать кнопку, и разражается истерическим хохотом.
В тот же вечер Том сидел в баре на пятьдесят девятой улице, лениво прихлебывая неразбавленный виски и время от времени прикасаясь пальцами к карману, где лежала тугая пачка долларов. А картина была уже далеко - она летела на самолете, затем мчалась в автомобиле и, наконец, на борту изящной яхты пересекла узкий пролив между материком и маленьким островом. И когда Том, пошатываясь, вышел из бара в обнимку с девчонкой, имя которой никак не желало застревать в его памяти, картина, тщательно упакованная в полотно, была положена на стол со словами:
- Вам посылка от хозяина, мистер Грей.
- Тот, кто первый провозгласил, что мать-природа мудра в своих свершениях, ничего не понимал в законах эволюции. А те, кто вслед за ним восторженно переталдычивали эту сентенцию, просто не давали себе труда задуматься, насколько она не соответствует действительности. На самом же деле нет более неумелого, более расточительного менеджера, чем природа. Миллиарды лет она действовала эмпирическим путем - методом слепого тыка. Из тысячи, а то и десятков тысяч функционирующих видов только один получался у нее удачным, жизнеспособным. Да и то многие из них вдруг оказывались в тупике вспомни хотя бы динозавров. Какая-то изначально заложенная ошибка в генетическом механизме погубила этих процветающих владык планеты. Да их ли одних? Весь путь эволюции усыпан обломками неудавшихся эксдердментов. И то, что мы сейчас имеем на планете - весь растительный и животный мир, - не более чем крохотная вершина айсберга, опирающаяся на огромный подводный фундамент из тупиковых форм жизни, не сумевших адаптироваться к изменениям окружающего мира.
Кертис Оливер выдал этот венок парадоксов совершенно обыденным тоном, с усталой гримасой на худом, будто вычеканенном лице. В этом был весь Кертис - прямой, подтянутый, аристократ в каждом жесте. Недаром друзья в колледже прозвали его перпендикуляром. И все, что он утверждал, казалось незыблемым, веками проверенным, устоявшимся. А Дик Браун представил себе, какую работу пришлось проделать его другу, чтобы прийти к выводам, опровергающим прописные истины, провозглашенные во всех учебниках. Поднять руку на саму мать-природу! Но здесь, в великолепно оборудованной лаборатории, слова Кертиса казались не только результатом игры блестящего ума. Здесь от них веяло угрозой, как от ракет на стартовых установках. Дик прислушался к тихому звяканью пробирок за стеной, где работали лаборантки, и поежился. Кертис дал совершенно неожиданное - страшное освещение истории, происшедшей на далеком филиппинском острове.
Сейчас Дик не мог заставить себя поверить, что все это было всего лишь три дня назад. Даже для его закаленной репортерской психики шок от неожиданного финала оказался чрезмерным, а тут еще каждая последущая минута была столь насыщена событиями, что память, защищая усталый мозг, отодвигала эти события все дальше и дальше. И теперь их грани размазывались, полустертые дымкой невероятного.
Их выперли с базы, как только вернулся ее начальник, полковник Стивен. Узнав, что эти сукины дети репортеры не только отстали от остальных пассажиров, улетевших в Манилу еще вечером, но и участвовали в операции, да еще дали телеграммы в свои редакции, он пришел в ярость. Дик до сих пор пожимал плечами и уважительно усмехался, оценивая богатейший запас отборной ругани, которым обладал экспансивный полковник. Пообещав сгоряча Вестуэю сорвать с него сержантские нашивки за самовольный допуск в экспедицию посторонних, он сначала намеревался просто вышвырнуть репортеров за ворота базы и пусть убираются с острова за свой счет. Но потом, уловив что-то нехорошее в глазах Брауна и сообразив, что печать не то оружие, которое можно отразить военными действиями, приказал кинуть их в брюхо транспортного самолета, как раз отправлявшегося в Манилу за продовольствием и запасными частями. "И я не буду огорчаться, ребята, если мои парни обойдутся с вами не совсем аккуратно и вы получите несколько синяков на свои тощие репортерские задницы". За секунду до того, как люк захлопнулся, до них донеслось новое распоряжение насчет сержанта: "Я тебя заставлю ногтями ковырять эту скалу, пока не достанешь второго узкоглазого, дырявый ты ящик из-под вонючего сыра!" Больше они ничего не слышали и в два часа дня оказались в столице архипелага. А уже в шесть вечера, когда Дик намылился в бар промочить горло, в его номере раздался телефонный звонок. Звонил шеф.
