Андрей Дай - Орден для поводыря
У моей совести свело живот от смеха, и она ушла в темный угол хихикать на пару с Герасиком. Я был внутренне готов подчиниться законам жанра и сыграть отведенную мне роль в этом театре провокаций. Только одно продолжало смущать. Осознает ли Могалок последствия своего демарша?
– Проси его, – мило улыбнувшись, приказал я переводчику, – пусть расскажут, каким образом они хоронят своих воинов.
– Ваше превосходительство, – вскинулся князь, – к месту ли эти научные изыскания сейчас? Простите, возможно, я вторгаюсь не…
– Вот именно, господин надворный советник! – процедил я. – Потрудитесь оставить свое мнение при себе.
Толмач начал говорить, а я очень и очень внимательно следил за реакцией Могалока. Остальные меня интересовали постольку-поскольку – лишь в той мере, в которой они сами станут готовы играть отведенные им роли.
Князек стрельнул в меня глазами и поджал губы. Конечно же он прекрасно понял намек. И вмешайся он сейчас в разговор, хотя бы на правах хозяина юрты, все могло бы пойти совсем иначе. Но он промолчал, а значит, согласился стать могильщиком.
А вот напыщенный, как павлин, Турмек оказался не слишком дальновидным политиком и совсем никаким военачальником. Превосходство русской армии над его «эскадроном» было абсолютным, и только неисправимый оптимист этого не понял бы.
– Зайсан говорит, что они хоронят своих воинов с почестями, – перевел толмач. – И он не понимает, к чему этот вопрос.
– Скажи ему, что я… Как у них называется губернатор?
– Амбань.
– Что я – амбань многих земель и народов. Включая и ту, где мы сейчас находимся. И что я получил эту должность из рук самого высокого императора. Еще скажи ему, что солдаты, с которыми я пришел посмотреть южную границу своей земли, – это моя личная охрана, а не вся имеющаяся армия.
Я дождался, пока толмач закончит, и продолжил:
– На моей земле не могут находиться военные силы другой страны. Скажи этому индюку, что я настаиваю, чтобы его «эскадроны» в течение недели покинули границы империи. В противном случае буду вынужден выдворить нарушителей силой оружия. И впредь, ежели его люди изъявят желание торговать с русскими купцами, он должен спрашивать разрешения пересечь границу.
– Он говорит, что это его земля и он никуда не уйдет.
– Переведи, что это земля высокого императора. И если он намерен и дальше по ней кочевать, то должен снять эту идиотскую… нет. Скажи – смешную, шапочку и склонить голову перед величием русского царя. После этого мои люди посчитают, какой ясак он должен будет заплатить за свое… за свою безопасность.
Герасик плакал от смеха. А я едва сдержался, чтобы не брякнуть что-нибудь вроде «слышь, братело» или «в натуре на счетчик поставлю», – кто же в мое время не знал говора «нахаловских» окраин. Потому как очень уж это похоже было на рядовое вымогательство. Только его ясак мне нужен был, как зайцу стоп-сигнал. Я бы предпочел, чтобы его племя собрало манатки и скоренько пересекло границу, прихватив с собой все свои юрты и скот. Впрочем…
– И еще! Передай этому… чудаку, что, если через неделю мои солдаты найдут хоть одного оставшегося барана, он, этот баран, будет считаться трофеем.
Губы Могалока дрогнули. Он прекрасно понимал, что я не потащу через бомы многотысячные стада. А значит, животные, скорее всего, достанутся ему. Идея моими руками уничтожить или хотя бы принизить конкурентов становилась в воображении хитрого князька еще и весьма прибыльной.
– Там на горе, говорит Турмек, есть китайская крепость Кактын Табатты. Там стоит маньчжурский гарнизон, который может плетями разогнать всю русскую армию.
– Попроси его передать коменданту этой заставы, чтобы тот спросил у начальника китайского форта на Борохудзире, помнит ли тот человека по фамилии Лерхе. И еще добавь: это меня так зовут – Лерхе.
– Дозволено ли мне будет спросить, – вдруг, я даже вздрогнул, прошелестел голос третьего чуйского повелителя, Мангдая. Причем говорил зайсан на неплохом русском. – Отчего борохудзирский ухерид должен вас помнить?
Я собрался и ответил. Только понял – врать нельзя. Почует. Этот кочевник с верховьев Чулышмана явно и хитрее и умнее остальных двоих.
– А что, форт уже снова отстроили? И там снова появился живой гарнизон?
Китайский пикет разрушил мой брат Мориц, ну так что? Фамилия-то у нас, слава богу, одинаковая. Кроме того, хоть он и старше на три года, но мы сильно похожи. Кабы я, подражая военным, носил усы – так и вообще. Это раз. А два – разве не логично предположить, что раз для нас все монголы на одно лицо, так и мы для них тоже?
– Турмек говорит: посмотрим, что ты скажешь, северный бродяга, когда сюда придет знаменная армия.
– Скажу – пошли вон с моей земли, конечно, – хмыкнул я.
Непокорный зайсан резко поднялся и, забыв попрощаться с хозяином, выбежал из юрты. Минуту спустя я отослал и застывшего истуканом Безсонова. Шепнул только ему на ухо, чтобы потихоньку усилили посты и приготовили форт к атаке. Был абсолютно уверен, что нападение не заставит себя ждать. До начала ярмарки оставалось дней восемь, и у возмутителя спокойствия имелось лишь два варианта. Смириться, выплатить ясак и спокойно торговать либо восстать, в надежде еще до торгов поживиться на складах пришлых купцов в Кош-Агаче.
– Велик ли ясак высокого императора? – через переводчика поинтересовался Могалок.
– Чем больше дружба, тем меньше дань.
Мангдай снял и аккуратно положил рядом китайскую шапочку.
У меня тоже было много вопросов к лояльным новой власти князькам. В основном они касались земель для расселения первой волны казаков. Но это я отложу до окончательного решения турмекского вопроса. Легкая демонстрация силы могла оказаться весьма полезной для переговоров.
Наутро не было ни одной юрты в пределах видимости с караульных вышек что Кош-Агача, что форта. Трава блестела от мелкой водяной пыли – росы. Пронзительное, непостижимо высокое, непередаваемо голубое небо выгибалось гигантским куполом над сжатой горами степью. По всем приметам день должен стать таким же жарким и долгим, как и предыдущие сорок дней лета. И все-таки в воздухе чувствовалось напряжение. Как перед грозой, когда все вокруг наполнено стихийным электричеством и требуется только тучка да малюсенькая искорка, чтобы забухало, загрохотало, засверкало одноногими молниями и небо обрушилось на землю упругим ливнем.
Купцы спешно прятали товары в крепкие амбары, расклинивали ворота обрезками бревен. Между неказистыми, три-четыре венца от земли, домиками ставили собранные из жердей «ежи». На душных чердаках пыхтели вооруженные многозарядными карабинами охотники, подготавливая позиции для стрельбы.
