Сергей Кусков - Кто не верил в дурные пророчества
– Курс 110, высота 4150. Почему-то меньше.
– Потом, Володя, с этим потом. Держите пока так. – В шлемофоне щелкнуло: профессор переключился на радиостанцию.
22
Завадский крутил ручку настройки. В наушниках появлялись и пропадали трески и хрипы, музыка, какая-то речь на понятных и непонятных языках и снова что-то, отдаленно напоминающее музыку. Внезапно возникший и пропавший обрывок фразы заставил его насторожиться, не содержанием даже, которого профессор и не разобрал, а знакомой интонацией. Профессор чуть повернул ручку назад.
– …твою мать, неизвестный самолет, следующий курсом 110, высота 4150, будете отвечать или ракетой хотите?! Прием!
После паузы тот же голос повторил вызов на приличном английском, не упоминая, правда, ни о матери, ни о ракете. Когда он закончил, Завадский переключил радиостанцию на передачу и заговорил, стараясь быть как можно спокойнее:
– Я "Ем-12", следую курсом 110, высота 4150. Прошу сообщить мои координаты, точное время и сегодняшнюю дату. Прием.
– М-12, какого… – последовавший за этим пассаж заставил Завадского вспомнить об одном своем приятеле, умершем в Ленинграде в блокадную зиму, тоже профессоре, только не физике, а филологе. Тот в свободное от преподавательской деятельности время коллекционировал матюги. Однажды он показывал Завадскому свою коллекцию в двух толстых тетрадках. Сказанное сейчас диспетчером, несомненно, стало бы ее украшением.
Дождавшись слова "прием", Завадский снова заговорил:
– Я "Ем-12". Не М-12, а "Ем-12". "Емшанов-12". Прошу все-таки сообщить координаты, время и дату. Действительно очень нужно.
После еще нескольких перлов филологии диспетчер сообщил координаты (Завадский поспешно записал их в блокнот), помолчал и добавил:
– Время московское летнее, девятнадцать часов сорок три минуты. Одиннадцатое мая.
Как понимать слова "летнее время", профессор не знал, но оставил вопрос на потом. Он торопливо развернул карту, попытался нанести на нее свое местоположение, удивленно хмыкнул, развернул другой лист…
Марков, время от времени поглядывавший на профессора со своего места, наконец услышал в наушниках:
– Володя, оказывается, тот городок, что мы прошли сейчас, – это Кунгур. А зарево на северо-западе – несомненно, Молотов.
– Как это нас занесло? – удивился Марков.- На восток же шли, а оказались на юго-западе.
– Не знаю. Потом будем разбираться. Сейчас надо запрашивать посадку. До Свердловска топлива хватит?
– Да хоть до Омска, – ответил пилот. – Алексей Иванович, скажите лучше, год-то какой?
– Простите, Володя, забыл. – Профессор действительно забыл. Год он приблизительно вычислил, а точное значение его пока не интересовало, в отличие от Маркова. Он снова запросил землю.
Матюгов в ответ он больше не услышал. Вздохнув в микрофон, диспетчер сказал:
– Год – две тысячи первый. Что ты пил, Емшанов?
Конец первой части
____________________
Часть вторая.
…Что, сказать, чего боюсь
(А сновиденья – тянутся)?
Да того, что я проснусь -
А они останутся!..
В. Высоцкий. "Мои похорона"1
Заместитель начальника Управления ФСБ по Свердловской области полковник Лисицын собирался домой. Когда он, встав из-за стола, протянул руку к выключателю настольной лампы, зазвонил телефон.
(Полковник не любил верхнее освещение. Задерживаясь на службе, как в этот раз, часов до девяти или десяти, он предпочитал работать при свете настольной лампы.)
То, что полковнику сообщили по телефону, заставило его снова сесть за стол. Он посидел, потер пальцами виски, потом набрал номер научно-технического отдела управления.
– Научно-технический отдел, майор Шевченко, – ответила трубка.
Майора Шевченко Лисицын немного знал, приходилось работать вместе, и даже вспомнил имя и отчество.
– Валентин Григорьевич, добрый вечер! Лисицын. Дежуришь или домой собираешься?
– Домой, товарищ полковник.
– Вынужден тебя задержать. Позвони домой, предупреди и выходи во двор к машине. Съездим в Кольцово.
– Что случилось?
– В машине объясню.
Через четыре минуты они встретились во внутреннем дворике УФСБ, сели на заднее сидение стоящего перед воротами джипа, ворота открылись, и машина выкатилась на улицу.
С виду это был обычный "Чероки", на каких любят ездить "новые русские" и новые отцы нации (если не всей ее, то по крайней мере в отдельно взятом регионе). На самом деле машина была изготовлена по специальному заказу, оборудована самыми совершенными средствами связи, а люк на крыше служил не для вентиляции (зачем она при наличии кондиционера?), а для спутниковой антенны. Установленный внутри компьютер мог подключаться по радиоканалу как к Интернету, так и к внутренней сети УФСБ. Двигатель у "Чероки" и так не хилый, но у этого лошадиных сил было побольше, чем в моторе истребителя, на котором полковник Кожедуб в мае сорок пятого догнал и сбил реактивный "Мессершмитт". Передние сидения отделялись от задних перегородкой со стеклом, которое, впрочем, полковник Лисицын никогда не закрывал: водители в УФСБ были проверенные.
Свернув на площадь 1905 года, джип пересек ее, потом один квартал по улице 8 Марта, поворот налево на улицу Малышева – и можно было лететь по ней до конца, до выезда на дорогу, которая тридцать лет назад связала город с аэропортом Кольцово. Тогда ее называли "Пять минут Америки".
Выдвинув через лючок на крыше мигалку и врубив сирену, водитель гнал по Екатеринбургу под девяносто. Лисицын в это время объяснял майору ситуацию:
– Вкратце дело выглядит так: примерно в тридцати километрах западнее Кунгура на высоте четыре километра с мелочью внезапно появился самолет, летящий курсом 110 со скоростью около шестисот километров в час.
– Как так внезапно появился? – не поняв Лисицына, перебил Шевченко. – Виноват, товарищ полковник.
– А вот так! Не было его, а потом одновременно засекли четыре РЛС››. Это было, – полковник посмотрел в записную книжку, – в двадцать один час тридцать четыре минуты… И без чинов, пожалуйста.
– Понял, Евгений Петрович.
– Диспетчерская служба сразу же начала его вызывать, через шесть минут он ответил. Теперь начинается интересное. Отвечает по-русски. Называет себя "Ем-12". Вероятно, это тип машины. Была в свое время такая манера в некоторых КБ: в испытательных полетах экипажам не давали специальных позывных, а использовали тип самолета. "Ем" – это Емшанов. Так он сказал. Видимо, фамилия главного конструктора.
