Роджер Желязны - Теперь мы выбираем лица
— Ты спятил? — поинтересовался я. — Слишком дорого.
— Фотки очень хорошие.
— Да, хорошие, — признал я. — Но для меня они столько не стоят. Кроме того, пятидесяти у меня нет.
— Можешь взять любые шесть за двадцать пять.
— Нет.
Я мог просто сказать, что никогда не ношу с собой наличные и покончить с этим. Теоретически, мне не нужны были купюры так как удостоверение личности также вполне годилось для оплаты чего угодно по моему лицевому счету, баланс которого тотчас же проверялся. Но, конечно, каждый носил с собой некоторую сумму наличными для покупок, регистрация которых представлялась нежелательной. Кроме того, я просто мог послать его ко всем чертям и пойти своей дорогой.
Ладно, по какой-то причине я застрял. Причина, должно быть, заключалась в том, что эти фотографии прельщали меня. И чтобы как можно скорее рассчитаться со своей послекончинной травмой, я решил ублажить свои неврозы и купить парочку.
Я отобрал для себя четкий, ясный снимок Земли и изображение мрачной и яркой россыпи Млечного пути. Я отдал ему по два доллара за штуку, спрятал их рядом со своим пистолетом и оставил его там вместе с его зубочисткой и усмешкой.
Через несколько мгновений я вошел в Коктейль-холл в Крыле 19. Спустился вниз по пандусу и покинул станцию. Затем вскочил на ленточную дорожку. Здесь всегда царил вечер, и именно поэтому мне здесь было уютно. Потолок скрывался в темноте, а маленькие освещенные участки напоминали бивачные костры в необозримом поле. Я оставался на медленно движущейся дорожке в гордом одиночестве. Тех четверых, что прошли передо мной сквозь Проход, нигде не было видно. Несколько раз я менял дорожки, пробираясь к одному из самых затемненных участков левее. Я двигался мимо затейливо декорированных укромных уголков и сокровенных местечек, выполненных во всевозможных стилях; некоторые из них были заняты, но многие нет. То здесь, то там я наталкивался на вечеринки, иногда до меня доносились звуки музыки и смеха. Случайно я заметил парочку, их пальцы соприкасались, головы склонялись над столиком, на котором мерцал маленький огонек. Однажды на глаза мне попалась одинокая фигура, тяжело облокачивающаяся на столик, пьющая в темноте. Я, должно быть, проехал несколько миль, пока мной не овладело умиротворяющее чувство уединенности, и я сошел вниз, чтобы найти для себя местечко.
Я прошел между затемненными столиками, свернул за угол, перешел небольшой мостик и быстро проскочил сквозь рощицу искусственных пальм, не обращая внимания на этот полинезийский интерьер. Еще несколько поворотов и я очутился в удивительно маленьком закутке. Усевшись в плетеное кресло за столиком, я наклонился вперед и включил имитацию масляной лампы. Ее нежный, желтоватый свет высветил для меня кресла с подлокотниками, на спинки которых были наброшены кружевные салфеточки, пианино, пару невыразительных портретов, полку книг в дорогих переплетах. Я забрел в гостиную викторианской эпохи, и ее величественная основательность и умиротворенность подействовали на меня так успокаивающе, как мне этого требовалось.
Я нашел заказник, засунул его под стол. Вставив свое удостоверение, я заказал джин с тоником. Вслед за этим я попросил сигару. Через мгновение они появились, я приподнял решетку и перенес их на стол.
Я сделал первый освежающий глоток и закурил сигару. И то, и другое было изумительным по вкусу. Какое-то время я просто сидел и, не думая ни о чем, предавался приятным ощущениям. Но, наконец, что-то шевельнулось во мне, и я вытащил из куртки две фотографии. Положив их на стол рядышком, стал рассматривать.
И снова очарование и нечто, странно напоминающее ностальгию по невиданному…
Размышляя о Земле и об этой великой звездной реке, я попытался проанализировать свои ощущения. Попытка провалилась и меня охватила тревога, перерастающая в почти неоспоримую догадку о их происхождении.
Старина Лэндж, мой покойный предшественник. Это имело какое-то отношение к нему, к пожертвованной части…
Существовал только один-единственный способ узнать наверняка — крайняя мера, и я даже не мог припомнить, применялась ли она когда-либо. Даже несмотря на то, что со мной произошло жуткое ужасающее событие, мне не казалось, что исследование моих посттравматических реакций на какие-то фотографии обосновывает ее применение. Мертвые были мертвы и подразумевалось, что они и должны оставаться таковыми по вполне обоснованным причинам. Хотя сложившаяся ситуация представлялась весьма серьезной, я не мог представить себе какое-либо стечение обстоятельств, при котором извлечение седьмой булавки стало бы обоснованным…
Боже мой! Словно некто, кого я не мог вспомнить, и чья судьба была мне неведома прислал мне нежданный привет. Моя безумная, предсмертная мысль, подавляемая болью, страхом… Вытащи седьмую булавку…
Зачем, я по-прежнему понятия не имел.
Не прозвучало издевательского смешка, не было горячечной шизофренической реакции. Но тогда я обрадовался бы даже этому, ибо испытывал чувство полного одиночества и ужаса пробиравшего меня почти до костей.
Я боялся того, что за этим скрывалось, что это значило. Седьмая булавка страшила меня больше самой смерти.
Почему я должен нести ответственность?
Я выпил залпом, не разрешив себе заявить: «Это несправедливо.» Существовал быстрый, простой способ избавиться от одиночества, но это было бы нечестно по отношению к другим. Нет. Я должен был попотеть и разобраться самостоятельно. Только так. Я проклинал свою слабость и свой страх, но понимал, что по эту сторону черной двери помощи мне не будет. Проклятье!
Я заказал еще порцию выпивки, на этот раз медленно ее потягивая, потом затянулся сигарой. Я пристально вглядывался в фотографии, пытаясь проникнуть в их тайну простым напряжением глазных яблок. Ничего. Манящие и запретные, но кто из живущих помнит, что осталось от Земли, и кто, черт возьми, когда-нибудь видел звезду? Несмотря на свой возраст, я все-таки чувствовал себя в чем-то повинным и мне было неловко, что я сижу здесь, уставившись на изображения того места, откуда мы пришли, и его галактической декорации. Однако, я все же не испытывал похотливых вожделений.
Мне показалось, что я слышу шум, но все эти перегородки и меблировки не позволяли определить его направление. Вряд ли это имеет особое значение, подумалось мне. Если бы кто-нибудь сидел в нескольких футах от меня, то ни один из нас не ведал бы о присутствии другого. Хотя я предпочитал реальность, мне казалось, что с меня хватит и иллюзии одиночества. Я еще не был готов встать и отправиться дальше.
Я прислушался к тиканью часов в их стеклянном футляре. Мне нравился этот закуток. Мне следовало отметить его координаты, чтобы я смог вернуться сюда. Я…
