Кир Булычев - Перпендикулярный мир
– С ней, – кратко ответил двойник. Говорить ему об этом не хотелось.
«Ну ладно, – решил Удалов, – мы еще вернемся к этой проблеме».
– А новая, Римма? – спросил он. – Как она тебя подцепила?
– Она секретаршей была. У Самого. А когда я развелся, он мне ее рекомендовал.
– Кто, Белосельский?
– Белосельский?
– Ты что, Колю Белосельского не знаешь? Мы же с ним в одном классе учились. Он у нас предгор!
– Не знаю, – сказал двойник, косясь на дверь. – Тебе уходить пора.
– Что-то у вас здесь неладно, – определил Удалов. – Я, когда сюда приехал, думал, что все как у нас. А вижу, что у вас не параллельный мир, а в некотором смысле… перпендикулярный.
– Какой еще мир? Что ты городишь?
– Ты о параллельных мирах разве не слыхал? Известная теория. Наш профессор Минц ее разработал и отправил меня к вам, чтобы одно дельце решить… Ты что отворачиваешься?
– Не знаю никакого профессора Минца, – ответил ему двойник.
– Вот это ты брось, – сказал Удалов. – Этот номер у тебя не пройдет. Сейчас пойду к Минцу, он мне все объяснит.
– Не ходи.
– Почему?
– Нет там Минца.
– Как так нет Минца?
– Нет, и с концами.
– А где же он?
– Где положено.
– Мне трудно поверить глазам, – сказал Удалов. – Ты – это я. И в то же время ты – это не я. Как это могло произойти? У нас и мама с папой одинаковые, и в школы мы ходили одинаково. И характер должен быть одинаковый.
– Я не хочу тебя слушать.
– Почему?
– Потому что надо разобраться, на чью мельницу ты льешь воду.
– Ну воще! – возмутился Удалов. – Сейчас же говори, что произошло в Гусляре, что за катаклизмы такие? И почему ты изменился? То-то я чувствую – Ванда на меня волком смотрела. И Савич. Они не на меня волком смотрели – они на тебя волком смотрели.
– Открой! – раздался голос за дверью. – Открой, мне надо!
Голос принадлежал Римме-секретарше.
– Подожди, кисочка! – испугался двойник. – Подожди, я к тебе выйду.
– Открой, тебе говорят! – воскликнула Римма.
– Что будет, что будет? – Двойник стал крутить головой, искать, куда бы спрятать Удалова.
Над их головами было небольшое окошко – оно вело на черную лестницу.
– Лезь туда! – шепотом приказал двойник.
– Не полезу!
– Лезь, ты погубить меня хочешь?
Дверь зашаталась – видно, Римма пыталась ее сломать.
– Открой, мерзавец! – вопила она. – Довел меня до инфаркта, это тебе даром не пройдет!
Двойник буквально на руках поднял Удалова, стараясь выпихнуть его через окошечко, но пролезала только голова. Двойник был в такой панике, что не понимал этого, а только шипел:
– Ну же! Скорей! Скорей!
Тут дверь все же распахнулась – не выдержал крючок, и Римма увидела, как ее муж пытается себя же, только совершенно голого, поднять на руках, как Атлант Землю.
От неожиданности двойник выпустил Удалова, тот упал в ванну, двойник – на него, а Римма завопила, как зарезанная, и выпала из ванной на спину – снова в обморок.
Удалов поднялся, скользя по мокрой ванне, потер ушибленный бок и помог выбраться из ванны своему обалдевшему двойнику.
Тот лишь вздыхал, охал и не мог сказать ни слова.
И тут со двора послышался резкий звук сирены.
– Меня, – сказал двойник, глядя на распростертое тело жены. – Вызывают. Уже актив начинается, а я здесь…
И в голосе его была полная безнадежность.
Со двора снова донесся звук сирены.
– А ты пойди, – посоветовал Удалов. – Скажи, что не можешь, жена заболела.
– Да ты что? – удивился двойник. – Меня же вызывают! Я опоздал!
– Ну тогда я скажу, – заявил Удалов.
Двойник повис на нем, как мать, которая не пускает сына на фронт. Волоча двойника на себе, Удалов дошел до середины комнаты, но тут вспомнил о своем внешнем виде и, сбросив двойника, завернулся в штору – только голова наружу. Высунулся в окно.
Под окном стоял мотоцикл с коляской. В нем капитан Пилипенко. Давил на сигнал.
– Ты чего? – спросил Удалов. – Весь дом перепугаешь.
– Удалов! – ответил Пилипенко. – Личное приказание – тебя на ковер. Садись в коляску!
– Я не могу, я из ванны! – ответил Удалов. Он почувствовал, что сзади шевелится, вот-вот вылезет на свет двойник, и, не оборачиваясь, оттолкнул его подальше, а сам, сбросив штору, предстал перед капитаном в полной наготе. – Видишь?
– Мне плевать, – ответил Пилипенко. – Если сам не спустишься, под конвоем поведу.
Тут, видно, нервы у двойника не выдержали, потому что за спиной Удалова раздался крик:
– Иду, спешу! Сейчас!
И послышался топот.
Удалов понял, что в таком состоянии его двойник не боец. Нет, не боец. Он догнал его у дверей ванной, где двойник замер над распростертым телом Риммы.
– Послушай, – сказал Удалов. – Давай рассуждать спокойно. Нельзя тебе в таком состоянии на актив. Отговорись чем-нибудь.
– Ты ничего не понимаешь! Дело идет о жизни и смерти!
Римма шевельнулась, попыталась открыть глаза.
– Сейчас она в себя придет, – предупредил Удалов. – Если ты ей не сможешь доказать…
– Она к нему побежит! Она меня погубит!
– Не рыдай, – сказал Удалов. – Есть выход. Я сейчас с Пилипенко поеду на этот самый актив. И отсижу там…
– Тебя узнают!
– Кто меня узнает? Я же – ты.
– Но тебе надо будет говорить, и они догадаются!
За окном снова взревела сирена.
– Я буду молчать. Не впервой отмалчиваться на совещаниях. Я привычный. У тебя специфических грехов нету?
– У меня вообще грехов нету!
Римма снова пошевелилась, и двойник вздрогнул.
– Улаживай свои семейные дела – и бегом на центральную площадь. Затаись там, за памятником. Я в перерыве к тебе выбегу, и ты меня заменишь. Ясно?
Двойник кивнул и лихорадочно прошептал:
– Только молчи! Кивай и молчи. Ты ничего не знаешь, а погубить меня – проще простого.
Удалов не стал тратить времени даром, кинулся в комнату, распахнул шкаф. Слава богу – шкаф на месте и вещи лежат как положено. Вытащил выходной костюм, тот, что Ксюша в Вологде покупала, начал было натягивать на голое тело, сообразил, вытащил белье – и с бельем в руке, как с белым флагом, выскочил к окну, помахав Пилипенко.
– Айн момент! – крикнул ему.
Сжимая галстук в кулаке, выбежал в коридор. Его двойник сидел на корточках перед своей молодой женой – ничего не соображал.
Удалов повторил:
– За памятником! Черные очки надень, помнишь, где лежат?
И выбежал на лестницу.
Но не сразу вниз: метнулся по коридору до минцевской квартиры, хотел предупредить Минца, что скоро придет, потом остановился в изумлении: на месте замочной скважины – веревочка, на ней пластилиновая пломба – опечатана квартира. Значит, и в самом деле умер старик? Да какой он старик? Шестидесяти нет. Но что случилось? Сердце у Льва Христофоровича как мотор… Эх, зря связался со спасением двойника – скорее надо узнать, что произошло с профессором, ведь такая же опасность ему может грозить и в нашем мире. Не думаем мы о здоровье, а потом становится поздно.
