Станислав Лем - Солярис. Эдем. Непобедимый
Я подумал, что мог бы принять какое-нибудь лекарство, какое-нибудь сильнодействующее средство, например, пеотил или другой препарат, который вызывает галлюцинации или цветовые видения. Появление этих феноменов доказало бы, что принятое мной вещество существует на самом деле и является частью материальной, окружающей меня действительности. Но и это, продолжал я свою мысль, не было бы нужным ключевым экспериментом, поскольку я знал, как должно действовать средство (которое я сам бы выбрал), а значит, могло случиться, что как приём этого лекарства, так и вызванный им эффект будут одинаково созданием моего воображения.
Мне уже казалось, что, попав в этот замкнутый круг, я не сумею из него вырваться, ведь нельзя мыслить иначе, чем мозгом, нельзя выбраться из самого себя, чтобы проверить нормальность проходящих в организме процессов, — как вдруг меня осенила мысль столь же простая, сколь удачная.
Я вскочил и помчался прямо на радиостанцию. Там никого не было. Мимоходом я бросил взгляд на стенные электрические часы. Было около четырёх часов ночи, условной ночи станции, снаружи царил красный рассвет. Я быстро включил аппаратуру дальней радиосвязи и, ожидая, когда нагреются лампы, ещё раз мысленно повторил каждый этап эксперимента.
Я не помнил, каким сигналом вызывается автоматическая станция обращавшегося вокруг Соляриса сателлоида, но нашёл его на таблице, висящей над главным пультом. Послал вызов и через восемь секунд получил ответ. Сателлоид, а точнее, его электронный мозг, отозвался ритмично повторяющимися импульсами. Тогда я потребовал, чтобы он с точностью до пятого десятичного знака сообщил, какие меридианы звёздного купола Галактики он пересекает в интервалах в двадцать две секунды, обращаясь вокруг Соляриса. Потом я сел и стал ждать ответа. Он пришёл через десять минут. Я оторвал бумажную ленту с отпечатанным на ней результатом и, спрятав её в ящик (я старался не бросить на неё ни одного взгляда), принёс из библиотеки большие карты неба, логарифмические таблицы, справочник суточного движения спутника и ещё несколько книг, после чего начал искать ответ на тот же самый вопрос. Почти час ушёл на составление уравнений. Не помню, когда последний раз мне пришлось столько считать. Наверное, ещё в студенческие годы на экзамене по практической астрономии.
Вычисление я проводил на большом калькуляторе станции. Мои рассуждения были примерно такими. По картам неба я получу цифры, не точно совпадающие с данными, сообщёнными сателлоидом. Не точно, потому что сателлоид подвержен очень сложным пертурбациям, вызванным влиянием гравитационных сил Соляриса, его обоих кружащихся друг около друга солнц, а также локальных изменений притяжения, создаваемых океаном. Когда у меня будет два ряда цифр — полученных от сателлоида и вычисленных теоретически, — я внесу в мои вычисления поправки. Тогда обе группы результатов должны совпасть до четвёртого знака после запятой. Расхождения будут только в пятом знаке, они отразят неучтённое воздействие океана.
Ведь если цифры, сообщённые сателлоидом, не существуют в действительности, а являются плодом моего воображения, то они никак не смогут совпасть с другим рядом — вычисленных данных. Мозг мой может быть больным, но ни при каких условиях он не в состоянии произвести вычисления, выполненные большим калькулятором станции, так как на это потребовалось бы много месяцев. А следовательно, если цифры совпадут, значит, большой калькулятор станции на самом деле существует, и я пользовался им в действительности, а не в бреду.
У меня дрожали руки, когда я вынимал из ящика бумажную телеграфную ленту и, расправляя, клал её рядом с другой, более широкой, из калькулятора. Оба ряда цифр, как я и предполагал, совпадали до четвёртого знака. Расхождение появилось только в пятом. Я спрятал все бумаги в ящик. Итак, калькулятор существовал независимо от меня. А значит, станция и всё, что на ней есть, реально существуют.
Я уже хотел закрыть ящик, когда заметил в нём целую пачку листков, покрытых нетерпеливыми подсчётами. Я вынул пачку и с первого взгляда понял, что кто-то уже проводил эксперимент, похожий на мой, с той только разницей, что вместо данных, касающихся звёздной сферы, потребовал от сателлоида измерений альбедо Соляриса в сорокасекундных интервалах.
Я не был сумасшедшим. Последний лучик надежды угас. Я выключил передатчик, выпил остатки бульона из термоса и пошёл спать.
Хари
Все расчёты я делал с каким-то молчаливым остервенением, и только оно удерживало меня на ногах. Я настолько отупел от усталости, что даже не сумел разложить кровать, и вместо того, чтобы освободить верхние зажимы, потянул за поручень, и постель свалилась прямо на меня. Наконец я опустил кровать, сбросил одежду и бельё прямо на пол и полуживой упал на подушку, даже не надув её как следует. Я заснул при свете, не помню когда. Открыв глаза, я решил, что спал всего несколько минут. Комнату заливало угрюмое красное сияние. Мне было холодно и хорошо. Напротив кровати, под окном, кто-то сидел в кресле, освещённый красным солнцем. Это была Хари. В белом платье, босая, тёмные волосы зачёсаны назад, тонкий материал натянулся на груди, загоревшие до локтей руки опущены. Хари неподвижно смотрела на меня из-под своих чёрных ресниц. Я разглядывал её долго и, в общем, спокойно. Моей первой мыслью было: «Как хорошо, что это такой сон, когда знаешь, что тебе всё снится». И всё-таки мне хотелось, чтобы она исчезла. Я закрыл глаза и заставил себя хотеть этого очень сильно, но, когда открыл их снова, она по-прежнему сидела передо мной. Губы она сложила по-своему, будто собиралась свистнуть, но в глазах не было улыбки. Я припомнил всё, что думал о снах накануне вечером, перед тем как лечь спать. Хари выглядела точно так же, как тогда, когда я видел её последний раз живой, а ведь тогда ей было девятнадцать. Сейчас ей было бы двадцать девять, но, естественно, ничего не изменилось — мёртвые остаются молодыми. Она глядела на меня всё теми же всему удивляющимися глазами. «Кинуть в неё чем-нибудь», — подумал я, но, хотя это был только сон, не решился.
— Бедная девочка. Пришла меня навестить, да? — сказал я и немного испугался, потому что мой голос прозвучал так правдиво, а комната и Хари — всё выглядело так реально, как только можно себе представить.
Какой пластичный сон, мало того что он цветной, я вдобавок увидел тут на полу многие вещи, которых вчера, ложась спать, даже не заметил. «Когда проснусь, — решил я, — нужно будет проверить, действительно ли они здесь лежат, или это только во сне, как Хари…»
— И долго ты намерена так сидеть? — спросил я и заметил, что говорю очень тихо, словно боюсь, что меня услышат. Как будто можно подслушать, что происходит во сне.
