Святослав Логинов - Фантастика, 2005 год
Она лежала возле входа в церковь. Маленькое красное пятнышко засохшей крови под левой ключицей. Ее всегда сияющие под жарким солнцем и такие поблекшие сейчас соломенные волосы трепетал ветер.
— Нет, — прошептал Дэйл медленно, как во сне, опускаясь перед ней на колени. — Нет.
Сопля молча стоял за его спиной. Дэйл молча качал головой, боясь поверить в то, что предстало перед его глазами. Дэйл боялся сойти с ума. Он сидел вот так уже минуты две, и потом его прорвало. Ярость и боль вырвались из него оглушительным криком, потоком ненависти, что готова была раздавить любого, вставшего у него на пути.
— Нет! — завыл он. — Почему я?! Почему они?! Почему?!
Он выл, кричал, богохульствовал, грозя грозным небесам кулаком. А небеса отвечали ему безразличным и отдаленным громом. Окружающий мир задрожал, заколебался, как будто перед глазами Дэйла кто-то провел призрачной рукой. По щекам потекли слезы. Дэйл плакал молча и зло. Он стиснул зубы, чтобы не закричать, не сойти с ума. Небо еще раз сердито заворчало на богохульника, а затем, сжалившись, тоже разразилось слезами. Первые капли упали на обагренный засохшей кровью песок. А затем неистовые водопады воды из низких туч обрушились на мертвую деревеньку. Дождь в один миг потушил разбушевавшиеся пожары. Они яростно шипя пытались сопротивляться обрушившейся с неба водной стихии, но всего лишь через минуту огонь погиб, оставив после себя только черные обугленные доски. Дэйл все также сидел на коленях, подняв голову под тугие, упругие дождевые струи и молчал. Молчал и Сопля, он все также стоял за спиной друга. У Сопли не было родственников в деревушке, но Сопля как и Дэйл не мог поверить, что все то, что он знал в свои тридцать с небольшим лет перестало существовать.
Они так и пробыли под этим скоротечным дождем, вымокнув до нитки, но не произнесли друг другу ни одного слова…
Дождь стих. Гуляка-ветер угнал тучи далеко на север, где им самое место и на мокрую землю снова взглянуло солнце.
Капельки воды бесшумно стекали с длинных волос Дэйла, падая ему на щеки, сломанную переносицу, мелкие капельки срывались с подбородка превращаясь в слезинки падали вниз. Вот только слез больше не будет. Дэйл плакал в последний раз в своей жизни. В его груди теплел и тлел, нежно оберегаемый огонек ненависти, готовый вспыхнуть всепожирающем пламенем, как только будет найден виновник страшной резни.
Они занесли тела жителей в старую церковь, провозившись больше трех часов. Мертвые убийцы так и остались лежать на высохшей земле. Их хоронить Дэйл и Сопля не собирались. Койоты тоже должны есть.
Солнце высушило деревянную церковь, казалось, что дождя и вовсе не было. И когда Сопля все также молча кинул горящий факел в последнюю усыпальницу жителей деревни, здание весело вспыхнуло.
Дэйл молча смотрел на пляшущий огонь, пожирающий его прежнюю жизнь и любовь.
Они одновременно развернулись спиной к горящей церкви, и пошли к все также ждущим их на окраине деревеньки браминам.
— У нее не было браслета, — глухо произнес Дэйл, обращаясь скорее к самому себе, чем к Сопле.
— Какого браслета? — Сопля вопросительно взглянул на друга.
— Того, золотого. Как змейка. Я подарил его Келли на свадьбу. Я купил его в Городе, давно. Еще с первого перегона каравана.
— А-а, — Сопля смутно помнил эту очень изящную и очень дорогую безделицу.
— А он снял его с нее. Он посмел снять браслет с Келли, после того как убил ее! Я найду его. Клянусь всеми богами, найду!
— Но как? Это же невоз… — Сопля осекся.
— По этому браслету и найдем. Я жизнь положу! Но обойду все города и найду этого ублюдка! И тогда он мне ответит. Страшно ответит за смерть всех.
Сопля молчал.
— Ты со мной Джон? — Спросил Дэйл, впервые назвав Соплю его настоящим именем.
Сопля поднял затравленный взгляд на него и кивнул.
Дэйл облегченно кивнул и как-то сник. Маленький фургон, запряженный волами, двигался по бескрайней и великой пустоши, неся людей к их мести, а за их спиной поднимался густой дым. Там догорала церковь. Все мосты сожжены, оставался только горизонт с уходящими все дальше и дальше дождевыми тучами и тупая, ненависть заменившая жизнь. Жизнь…
* * *…замерла. Не было слышно ни пищащих в пустошах крыс, ни стрекочущих насекомых. Все живые существа затихли в ожидании дождя. Даже редкая трава, казалось, наклонилась к земле, предчувствуя ненастье. Яростный свирепый ветер пустыни исчез, на смену ему пришел ветер-погонщик, он гнал и гнал толстые и неуклюжие тучи глубоко в пустошь от их дома- океана. Вот одна, низкая туча, клубясь и неохотно направляясь на старика, огрызнулась пастуху-ветру молнией, а затем громыхнул злой удар грома. Туча злилась на ветер, но тот, усмехаясь, подтолкнул ее еще сильнее, и вновь сверкнула молния. Старик, все также лежа на земле, зажмурился, такой ослепительной и неожиданной была эта вспышка. А затем небеса раскололись. Так звучали тысячи зарядов, что разорвались на планете две сотни лет назад, поглотив человечество. Так древние и забытые всеми боги в гневе раскалывали небо топорами. Сочный звучный удар грома, от которого у старика на миг заложило уши. Гром раздался прямо над лежащим человеком. Ужас, всколыхнулся в сердце старика, ужас воспоминаний обо всех годах его мести. Ужас от содеянного. Ужас от того, что жизнь пройдена и, увы, назад ничего вернуть не удастся. Месть свершилась в тот далекий день, навсегда врезавшийся в его память точно так же, как резец мастера-столяра врезается в дерево, оставляя после себя глубокий рисунок. Тогда небеса грохотали еще сильнее, требуя отмщения у бога. В очередной раз…
* * *…сверкнуло, и Винсент Сартели отшатнулся от окна, через которое наблюдал за подступающей грозой.
— Мать твою! Вот это да! — выругался он, посмотрев, как люди на улицах Нью-Хоуп испуганно пригибаются от грохота грома. — Ничего себе! Неужели на наш грешный городок вновь снизойдет дождь? Пресвятая дева Мария!
На улице грохнуло, задребезжали стекла, и Сартели пригнулся.
— Тьфу, черт! Всего лишь гром, — Винсент, чего греха таить, подумал, что кто-то ретивый решил побаловаться с динамитом. — Эх, как стихия разбушевалась!
Винсент сел в глубокое кресло обтянутое черной кожей и раскурил сигару. Затем блаженно откинулся в кресле и выпустил изо рта несколько сизых колечек дыма. За прошедшие пятнадцать лет, что он возглавляет клан Сартели, Винсент так и не привык чувствовать себя боссом. Точнее не так. Да, он был боссом, хозяином семьи и Нью-Хоупа. Он правил своими псами крепкой и безжалостной рукой, но все же иногда, вот в такие минуты, когда Винсент оставался один, он не мог поверить, что он стал мистером Сартели. Пятнадцать лет назад ему просто повезло и после якобы случайной смерти его отца — бывшего мистера Сартели, рулетка счастья указала на Винсента. Он стал главой клана, пусть для этого ему и пришлось отправить старших братьев на кладбище. Самый младший Сартели стал одним из самых важных, значительных и опасных людей этой части Калифорнии. Под каблуком Винсента находилась большая часть бизнеса, о котором порядочные граждане говорят только шепотом. Младшему сыну, начинавшему с разбоя на большой дороге и рэкета, удалось то, что не удавалось другим. Благодаря жестокости и хитрости Винсента и его помощников, остальные кланы Нью-Хоупа были либо уничтожены, либо полностью обескровлены и уже не могли сопротивляться. А если остатки других семей вдруг поднимали голову, и пытались вновь показывать зубы в ЕГО городе, то Винсент вызывал Плакальщика, и все неприятности враз оказывались закопаны где-то далеко-далеко в пустошах. А в городе несколько дней все старались говорить только шепотом, чтобы не сердить могущественного главу семьи.
