Вадим Панов - Царь горы
Раньше.
Сейчас за каждым его жестом следит весь Тайный Город.
«Смотри шоу и веди себя чинно…»
Захотелось плюнуть и уехать.
— Отсюда будет самый лучший вид…
Последние слова конца потонули в грохоте: чуды бурно приветствовали появившегося в ложе вождя.
— Птиций, спасибо.
Он не должен был этого говорить. Максимум — удостоить трактирщика легким кивком. Но Франц не мог не сказать. Толстяк все понял, склонился в благодарном поклоне, на мгновение его улыбка стала грустной… но лишь на мгновение.
— Разрешите начинать шоу?
— Начинайте.
— Тогда я побежал.
Конец скрылся. Великому магистру подали кубок с вином, и Франц сделал шаг вперед: прежде, чем начнется шоу, он должен поприветствовать подданных.
«Нужно передать записку де Гиру!»
Сказать легко, а как сделать? Стен Гангрел угрюмо посмотрел на двух рыцарей, вставших у двери в ложу. Не пройти. Не просочиться. Впрочем, просочиться-то как раз можно: обратиться в туман, нырнуть в систему вентиляции… Но что дальше? Подойти при всех к великому магистру и протянуть конвертик? Вам, мол, письмецо из Лондона. Один из лидеров Саббат просил передать.
Тедди Луминар честно предупредил, что не знает, как отнесутся к письму, а соответственно и к посланнику, чуды. Возможно, заинтересуются, в этом случае тайна сохранится, и жизни Гангрела ничего не будет угрожать. Возможно, отвергнут предложение, и тогда о молодом вампире, снюхавшимся с мятежниками, немедленно сообщат в Темный Двор.
А попадаться Стену не хотелось. Молод еще, попадаться, жить надо.
С другой стороны, нужно во что бы то ни стало выполнить приказ Густава Луминар, истинного кардинала Масан. Истинного! Стен с благоговейным трепетом относился к истории семьи, дрожал от восторга, читая о подвигах легендарных героев, и с горечью понимал, что масаны потеряли величие. О какой семейной гордости можно говорить, если приходится соблюдать унизительные Догмы Покорности? Хозяева же Амулетов Крови казались Гангрелу воинами без страха и упрека, настоящими охотниками, не побоявшимися бросить вызов Тайному Городу, готовыми умереть ради идеалов семьи, ради настоящей свободы. И Стен согласился рискнуть.
Но как передать проклятую записку?!
Приказ пришел днем, Тедди просил действовать как можно быстрее, и сначала Стен решил, что выполнить задачу будет легко. Все знали, что вечером великий магистр появится в «Ящеррице», и молодому вампиру казалось, что в клубе де Гир станет более доступен, чем в Замке. Казалось…
Гангрел почувствовал взгляд масана и резко обернулся: по коридору, в компании двух концов шел епископ Треми.
— …а она говорит: «Дорогой, познакомься, это Харций!»…
«Захар!»
Стен с трудом подавил приступ панического страха. Ходили слухи, что железный епископ видит предателей насквозь, что от его взгляда не укрыться, что он подозревает всех и беспощаден к изменникам.
Треми удостоил молодого масана кивком и ушел, хохоча над шуткой одного из спутников. Стен перевел дыхание.
«Как же, черт побери, передать письмо?»
После того, как он добился главной цели — организовал аншлаг, Птиций принялся ломать голову над тем, как пройти по лезвию. Как сделать так, чтобы с одной стороны не затронуть чувства чудов, с другой — не разочаровать поклонников, привыкших, что в «Ящеррице» царят достаточно свободные нравы, а постановки Птиция скорее пикантны, нежели чинны. При этом с чудами тоже не все ясно: наверняка рыцари примчатся в клуб с твердым намерением повеселиться, пусть и сдержанно. Впрочем, сдержанность легко пропадает после третьей рюмки…
Учитывая все эти обстоятельства, несложно представить, ЧТО творилось на репетициях в последнюю неделю перед премьерой. Птиций орал. Птиций негодовал. Птиций топал ножками, закатывал истерики и оскорблял всех, кто оказывался рядом. Птиций четыре раза менял сценарий и едва не убил композитора. Птиций почти не спал и похудел на двенадцать унций.
За эту неделю Птиций ни разу не был с женщиной.
И у него получилось!
«Терракотовые одалиски» — примерно два взвода красавиц, выкопанных экспедицией шасов неподалеку от знаменитой «Терракотовой армии», произвели фурор. И были посрамлены те, кто предполагал, что грубые человские големы, провалявшиеся в захоронении тысячи лет, порадуют лишь любителей седой старины.
Птиций вытянул, Птиций смог.
Он реанимировал заложенные старыми мастерами голоса, восстановил поврежденные пальцы — некоторые големы играли на лютнях, загнал своих хореографов в библиотеки и сумел воссоздать древние танцы. Он не стал править пластику, оставив в неприкосновенности манеру движения кукол, и оказался прав — некоторая угловатость придала терракотовым красавицам дополнительный шарм.
Никто не заметил, как пролетели полтора часа представления.
А когда каменные танцовщицы остановились, зал взревел от восторга.
Зарину спас барон Святобор.
Впрочем, Сантьяга и сам был не против избавиться от зеленых колдуний. Едва умолкли оглушительные аплодисменты, комиссар поднялся из-за столика и с улыбкой произнес: «Зарина, думаю, нам следует поздороваться с Францем». Жрица простонала, что не сможет его сопровождать — Спящий свидетель, это стало бы вершиной позора! — и позволила Сантьяге отправиться одному. Потеряв нава из виду, Зарина собралась было скрыться, но подумала, что подобный шаг станет доказательством трусости. Оставаться за столиком не хочется… Убегать стыдно… Что делать?
Другими словами, барон явился жрице в момент сильнейших душевных терзаний.
— Я удивлен, Зарина, что вы позволили сопровождать себя…
— Спасите меня, — прошептала несчастная женщина. — Прошу, останьтесь со мной!
Святобор был стар и умен. Он знал, каким обходительным умеет быть Сантьяга с женщинами, и догадался, что молодая жрица оказалась за столиком нава не совсем по своей воле. В смысле — по своей, но не совсем по своей. В смысле, она не хотела, но так получилось.
Короче — у женщин так бывает.
Барон спрятал улыбку в густых усах и учтиво спросил:
— Вы позволите быть вашим кавалером?
— Птиций, ты уверен, что вручать Францу подарок должно это чучело?
— Не следует хамить актрисе, — заметил управляющий. — Она может обидеться.
— Она? — Фунций скептически оглядел каменную красавицу.
— Она, — подтвердил Птиций. — Это женщина.
— Не настоящая.
— Она двигается и говорит.
— Ты меня пугаешь. — Фунций почесал себя между вторым и третьим подбородком. — Давно у тебя сменились приоритеты?
