Паоло Бачигалупи - Заводная и другие (сборник)
— Вольно, генерал. Пока можете отпустить своих людей, но уже завтра нас ждет прежняя работа.
Все еще не в состоянии вымолвить ни слова, она снова кланяется, потом смотрит на подчиненных, хочет отдать свой первый приказ, однако из горла вылетает лишь невнятное карканье. Сглотнув, Канья хрипло повторяет свои слова и видит на лицах удивление и смятение — точно такое же, что охватило и ее. На мгновение ей кажется, что они примут ее за самозванку, не станут выполнять команды, но тут отряд, как один человек, поворачивается на месте и маршем уходит с площади. Среди сияющих на солнце белых кителей шагает Джайди. Однако прежде чем уйти, он делает ей ваи, словно настоящему генералу, и этот жест ранит Канью, как ничто другое.
48
— Уходят, церемония окончена.
Голова Андерсона падает на подушку.
— Значит, мы победили.
Эмико молчит, глядя вдаль, на парадную площадь.
В окно бьет обжигающее утреннее солнце. Андерсона знобит, колотит от холода, он обильно потеет и с наслаждением впитывает всем телом раскаленные лучи. Эмико кладет ему на лоб ладонь — удивительно холодную ладонь. Глядя мутными лихорадочными глазами, он спрашивает:
— Хок Сен пришел?
Пружинщица грустно качает головой:
— Ваши люди не знают, что такое верность.
Андерсон хочет рассмеяться в ответ, пробует стянуть с себя одеяла, но не может, тогда Эмико убирает их сама.
— Нет, знают. — Он снова оборачивает лицо к солнцу, впитывает свет кожей, тонет в потоках тепла. — Хотя я знал, что так будет. — На смех не хватает сил, тело будто рассыпается на части.
— Хотите еще воды?
Мысль о воде неинтересна. Жажды нет. Вот прошлой ночью жажда была страшная. Когда по приказу Аккарата явился врач, хотелось выпить целый океан. А теперь — нет.
Осмотрев больного, доктор ушел напуганный, но перед тем сказал, что пришлет кое-кого и что надо доложить в министерство природы — пусть те выполнят свой ритуал черной оберегающей магии. Все это время Эмико пряталась тут, а после визита врача дни и ночи напролет сидела у постели.
Андерсон начал изредка ее узнавать, хотя до этого видел сны, бредил. Йейтс долго сидел на краю кровати, посмеивался, объяснял тщету его жизни, смотрел прямо в глаза и спрашивал, понимает ли он. Андерсон пробовал отвечать, но слова застревали в пересохшем горле. Йейтса это тоже веселило, он любопытствовал, что больной думает о замене его на недавно прибывшего торгового представителя «Агрогена». Потом пришла Эмико с мокрым полотенцем, и Андерсон был ей благодарен, безумно благодарен за внимание, за человеческое тепло… Мысль о «человеческом тепле» его даже позабавила.
Он видит пружинщицу сквозь туман, вспоминает, кому и что остался должен, думает, успеет ли раздать долги.
— Мы вывезем тебя отсюда.
Его снова охватывает озноб. Всю ночь было жарко, а теперь вдруг стало холодно, как когда-то зимой среди снегов северных районов Среднего Запада. Желание пить пропало. Холодно. Даже пальцы девушки, лежащие у него на лбу, будто изо льда.
Андерсон слабо трогает ее ладонь.
— Хок Сен пришел?
— Вы весь горите. — Она смотрит на больного с тревогой.
— А приходил? — Крайне важно, чтобы тот непременно был тут, в комнате, совсем рядом. Почему — никак не вспомнить, но невероятно важно.
— Вряд ли появится. Он уже получил от вас те бумаги, какие хотел, вы его представили. Хок Сен сейчас вовсю работает с людьми из вашей компании, с новым представителем, с той дамой по фамилии Бодри.
На балкон залезает чешир, мяукает и тихо проходит в комнату. Эмико то ли не замечает, то ли просто не обращает внимания: как-никак родственники, создания одних и тех же несовершенных богов.
Андерсон вяло следит за кошкой, которая неслышно скользит по спальне и исчезает за дверью. Если бы не слабость, швырнул бы чем-нибудь, но он только вздыхает: все уже не важно, переживать из-за животного нет сил. Потом больной расслабляет глаза и смотрит на потолок, на медленно описывающие круги лопасти механического вентилятора.
Ощутить бы снова злость, но даже злость ушла. Осознав, что болен — в тот самый момент, когда Хок Сен с девочкой испуганно отшатнулись, — Андерсон посчитал их сумасшедшими, поскольку не имел никаких контактов с переносчиками инфекции, однако, увидев страх и отсутствие сомнений, все быстро понял.
— Как на фабрике?.. — повторил он за Маи, и старик кивнул, не отрывая ладони ото рта.
— Зал обработки или водорослевые ванны.
Андерсон хотел разозлиться, но болезнь уже тогда начала вытягивать силы. Его хватило лишь на вспышку ярости, которая быстро погасла.
— Выжившие были?
— Только один, — тихо ответила девочка и торопливо исчезла вслед за китайцем.
Ах этот Хок Сен и его вечные тайны, замыслы, свои интересы, вечное ожидание чего-то.
— Уже едет? — с трудом произносит Андерсон.
— Он не придет, — отвечает Эмико.
— Но ты же здесь.
— Я — Новый человек, мне ваши болезни не страшны. А вот китаец не придет, и тот, которого зовут Карлайл, тоже.
— По крайней мере тебя оставили в покое, хоть тут сдержали слово.
— Может, и сдержали.
Андерсон думает, не права ли пружинщица, не ошибался ли он сам насчет Хок Сена, как, впрочем, много на чей счет еще, верно ли вообще понимал то, как устроена жизнь в этой стране, и, отгоняя страхи, говорит:
— Обязательно сдержит слово. Бизнесмен все-таки.
Эмико молчит.
Чешир залезает на кровать — девушка сгоняет животное, — запрыгивает снова, видимо, предчувствуя скорую возможность поживиться падалью.
Андерсон делает слабую попытку приподнять руку и хрипло произносит:
— Не надо. Пусть сидит.
49
Из доков выходит целое войско сотрудников «Агрогена». Канья и ее подчиненные — почетный караул заморских демонов — вытянулись по стойке «смирно». Фаранги щурятся от тропического солнца, готовясь прибрать к рукам страну, которую видят первый раз в жизни, тычут пальцами в сторону местных девушек, галдят, гогочут. Что за неотесанный народ — ведут себя как хозяева.
— Самоуверенные-то какие, — негромко произносит Паи.
Она вздрагивает, услышав собственные мысли, но ничего не говорит, только ждет и смотрит, как Аккарат встречает этих существ. За главного у них хмурая светловолосая дама по имени Элизабет Бодри — само воплощение сути «Агрогена». На ней, как и на остальных, длинный, в пол, черный плащ, на котором поблескивают фирменные колосья. Радует одно: в этих мерзких одеждах им должно быть невыносимо жарко. Лица фарангов залиты потом.
