Ярослав Веров - Бозон Хиггса
Горохов был известен уголовному розыску — в связи с ограблением дорогого бутика в Юго-Западном округе. Главные персонажи дерзкого налета были надолго отправлены на нары, а Горохов, тогда еще молодой правонарушитель, только-только отслуживший в «горячей точке», получил полтора года в нестрогой колонии. Отсидев срок, Горохов какое-то время шел по пути исправления в своем городке, трудился на фабрике синтетических продуктов, но не по нём была тихая провинциальная жизнь со слабым заработком. Уехал в Москву, разыскал знакомых братков, гулявших на свободном промысле, — и покатился, как говорится, по наклонной.
Конечно, ни по каким известным милиции адресам Горохова не нашли, его объявили в федеральный розыск.
Неторопливо шло следствие. Допрашивали всех возможных конкурентов Джамиля по ресторанному и гостиничному бизнесу, коим могло быть выгодно его устранение. Задержали и того карачаевца, на которого указал Адиль; да, у него бывали ссоры с Джамилем по поводу сроков привоза и качества ранних овощей и фруктов, но чтобы замыслить и заказать убийство?! Возмутился карачаевец, раскричался — еле угомонили его. И отпустили за отсутствием оснований для дальнейшего расследования.
Однажды позвонил Адиль:
— Хомячок, я еду к тебе. Адрес знаю, только скажи, какой подъезд, этаж, домофон?
Никто никогда не спрашивал: можно к тебе приехать? не отрываю ли от работы? Моя занятость как бы и вовсе не существовала. Ничего не поделаешь. Я остановил на полуслове очередное сражение маратхских богатырей и, раскрыв холодильник, стал соображать, чем угостить Адиля. Ничего там не было такого, что порадовало бы его. Заглянул в кошелек — пожалуй, на торт хватит. Послать Сережу в угловой универсам? Да нет, он еще слабоват после больницы. Да и Катя обрушится на меня с упреками, если узнает, что я послал его…
Надо идти самому. Но только я снял пижамные штаны и натянул джинсы, как заверещал домофон. Быстро добрался Адиль. Наверное, звонил из своей машины, подъезжая к моему дому.
Он вошел пузом вперед, лысый, с неровно подстриженными седыми усами. Сунул мне в руки флакон с трехзвездным азербайджанским коньяком и какую-то коробку, скинул туфли и, жалуясь на жару, прошествовал в носках на кухню.
— Ну и накурено, — сказал, усаживаясь за стол. — Какой чай у тебя? В пакетиках? — Адиль поморщился. — Чай надо заваривать. Лучше всего — Ахмад ти английский. Ну ладно, наливай коньяк, одну рюмку выпью.
Мы выпили. В коробке, принесенной Адилем, оказалась чудная бакинская пахлава. За чаем мы поговорили о вчерашнем четвертьфинальном матче Англия — Португалия. Игра была замечательная, атака за атакой, основное время и овертаймы закончились вничью, два-два, последовал обмен пенальти, исход матча решил португальский вратарь Рикарду, сумевший отбить один из ударов. Всю ночь не спал, ликовал Лиссабон, да и я порадовался (как-никак в прошлой жизни я ведь был португальским моряком, не так ли?).
Затем Адиль приступил к делу, ради которого приехал.
— Хомячок, ты здорово нашел Величко. Теперь ты должен найти Горохова. Вот он.
Из нагрудного кармана своей просторной рубахи Адиль извлек фотокарточку. Парень, запечатленный на ней, вовсе не был похож на убийцу. В моем представлении они, киллеры, обладали мрачным взглядом, тяжелой нижней челюстью. А этот, Горохов, весело улыбался. Пожалуй, в его улыбке, очерченной тонкой полоской усов и коротенькой черной бородкой, было и нечто дерзкое: вот он я, а хрен поймаете…
— Найди его, — повторил Адиль. — У тебя же способности как у этой, ну, в Болгарии… как ее…
— Ванга, — сказал я.
— Да, Ванга. Мирошников говорит, что слышал про нее, но не верил, а теперь, когда ты навел на Величко… Он говорит, ты ясновидящий…
— Адиль, это не так…
— Обожди, не перебивай! Вот, выпей еще рюмку. — Он плеснул через край. — Хомячок, мы должны довести дело до конца. Джан не простит нам, если мы не найдем убийц. Ну, ты понимаешь.
— Понимаю, Адиль. Но пойми и ты: я не ясновидящий. Это верно, иногда на меня находит… вдруг вижу то, что обычному взгляду не видно, скрыто временем или расстоянием. Но, во-первых, очень редко находит. И неожиданно. То есть, я… ну, не могу управлять… вернее, вызывать такое состояние не умею. Это нечто вроде озарения, понимаешь?
Адиль смотрел на меня немигающим тяжелым взглядом.
— А во-вторых, нужен какой-то образ. — Мне хотелось, чтобы Адиль понял, но ведь я и себе-то не мог внятно объяснить свои «озарения». — Ну вот коса, — продолжал я. — Когда ты сказал, что у одного торчала из-под кепки коса, я сразу увидел… схватил образ… И отсюда пошло дальше…
— Образ, — сказал Адиль. — Ну так вот он лежит, образ.
Он ткнул пальцем в фото Горохова.
— Нет. Это для розыска. Для милиции. А мне нужен… ну, какая-то деталь нужна, которая…
— Я понял. Тебе, как собаке, надо дать понюхать вещь, ботинки-шматинки…
— Допустим. Собачьего нюха у меня нет, но… лучше объяснить я не могу. Пусть будет по-твоему, Адиль.
Он налил в рюмки коньяк, залпом выпил свою.
— Ты же за рулем, — напомнил я.
Адиль отмахнулся. Грузно поднялся, посмотрел на меня исподлобья (точно так смотрел когда-то Джамиль) и сказал:
— Не хотел я говорить. Не такие отношения… Но если тебе нужны деньги, то…
— Нет, — отрезал я. — Это исключено.
Он медленно кивнул и прошлепал в прихожую. Мы простились без рукопожатия.
Неприятный осадок остался от этого визита. Я надеялся, что Адиль понял… понял, что все-таки я не полицейская ищейка… что мои озарения (не хочу называть их ясновидением) чрезвычайно редки и всегда внезапны… Они — как вспышки сверхчувствительной фотокамеры, выхватывающей из вечного потока жизни какие-то предметы, фигуры давно ушедших времен, персонажи забытых перевоплощений. Зачем они являются моему — уже изрядно уставшему — зрению? Мало мне обычных житейских забот — так вот еще и тревоги минувших столетий. Да, я устал от своей беспокойной подкорки. Почему она вдруг выносит на поверхность памяти приземистую фигуру в желтой вязаной шапке из овечьей шерсти, с режущим ненавидящим взглядом, со злобной усмешкой, растянувшей рот от уха до уха?..
А лето шло. В июле пала жара, раскалившая каменные ущелья Москвы. Катя захлопотала о том, чтобы отправить Сережу «на природу», но ехать в так называемый летний оздоровительный лагерь в Подмосковье Сережа отказался наотрез.
— Ну да, — сказал я, — без компьютера что за отдых.
— Ты насмешничаешь, — выпалила Катя, — тебе нет дела до того, что ребенок сидит в духоте и не может окрепнуть после больницы.
