Альфред Ван Вогт - Волшебник Линна: Романы
Устройство, казалось, было постоянно включено. Но оно работало буквально на линии видимости. Малейшая преграда, кроме воздушной, останавливала его действия. Даже клочок папиросной бумаги был непреодолимой преградой.
— Так что, если окажетесь снаружи и натолкнетесь на какое-либо животное, которое хотели бы отогнать, — сказал старик, — просто вытащите его из кармана, правильно направьте, и оно убежит.
Кэкстон был поражен этими словами.
— Вы даете это мне? — спросил он.
— Конечно. Это должно быть у всех нас.
Когда Кэкстон положил этот предмет себе в карман, он обнаружил, что в голове у него возникла грандиозная мысль.
— Несколько минут назад ваша дочь попросила меня покинуть трейлер — так как меня никто сюда не звал. И сейчас я впервые понял, как это сделать. С этим прибором я, возможно, пойду жить к этим индейцам.
Он выдавил улыбку, необходимую для того, чтобы скрыть свой хитрый мотив.
— В конце концов, — продолжал он искренним голосом, — было бы неправильно с моей стороны навязывать свое присутствие людям, которым я причинил вред, особенно когда, — закончил он вежливо, — ваша дочь сообщила, что у меня неприятный запах.
Старик кивнул.
— Я заметил, — сказал он. — Это запах продвижения во времени в одну сторону. Я еще удивлялся, откуда он у вас.
Кэкстон, открывший рот, чтобы продолжать свою хитрую игру, снова закрыл его. И так и сидел. Когда он вышел из шока, он обнаружил, что рассказывает Джонсу о своем пятисотлетием полете на Центавра.
Когда он обнаружил это, он замолчал, испугавшись самого себя. В течение двух месяцев он успешно сдерживал потребность рассказать свою тайну. Не потому, что была какая-то причина. Просто у него было жизненное правило никогда ни о чем не рассказывать для того, чтобы просто рассказать.
Он забыл это. Это казалось незначительным. Он просто почувствовал необходимость выговориться.
— Запах времени?
Помедлил, а затем:
— Селани знает?
Джонс помотал головой. В его глазах было рассеянное выражение.
— Это, — сказал он, — было довольно длинное путешествие. Жаль. Вам придется прожить неопределенное число лет во Дворце, чтобы избавиться от него. Самое большое, я думаю — это сто лет.
— Почему вы не сказали дочери?
Джонс был изумлен.
— Зачем?
Кэкстон возмутился… Что с ним? Разве он не разговаривал даже со своими родственниками? Краткая вспышка гнева успокоилась. Он вспомнил, каким необщительным был Джонс: не было никаких сомнений, он вообще ни с кем много не разговаривал.
Внимание Джонса уже не было прямо направлено на Кэкстона. Настроение было что-то вроде — «Ну-ну, значит я все еще сталкиваюсь с последствиями своего эксперимента. Значит, Бастман прислал его из двадцать пятого века, чтобы погубить меня и мою мечту». Вероятности, скорей всего, будут продолжаться. Их было слишком много, чтобы Бастман смог их остановить. Но экспериментальный аспект был обречен. Джонс, удивляясь, покачал головой и подумал: «Как кто-то меньший может быть лучшим?»
Этот вопрос Клоден Джонс задавал себе много раз. Иногда, когда он оглядывался на созданных им всех ярких, удивительных Обладателей, и видел, какие они яркие и удивительные, и как они полностью превратились в Новых Людей, существование которых и было его мечтой о совершенстве, казалось невероятным, что они воспринимали себя такими, какие они есть, без всяких вопросов. Он также мог воспринимать их такими, какие они есть, и ценить их — и радоваться, что они не думают об этом. Но было также очевидно, что тот, кто не думает о себе, каким бы он ни был совершенным, тот не… что? Он не знал, что.
«Я не совершенен, — думал он, — но я могу думать о себе, а также бесстрастно наблюдать за ними. Так что я — экспериментатор, а они мои объекты. Но они лучше».
Он никогда не участвовал, Он наблюдал, как они весело уходили в миры вероятности, охотно создавая копии самих себя, и, казалось, иногда не беспокоясь о том, как все это выйдет. Клоден Джонс беспокоился. И никогда не делал свою копию.
Но они были лучше, свободнее, способнее, счастливее, умнее. Это было поразительно. Они были лучше. Но в своих исследованиях он узнал вещи, обнаружить которые у них никогда не было мотива — они просто жили этим: им не нужно было знать это — и поэтому его терпели, и каким-то любопытным образом его принимали, как наставника и лидера.
Точно таким же бесстрастным образом он изучал и Питера Кэкстона… шизофренический тип, как он заметил, по терминологии двадцатого века. Обладателями было определено, что двадцать процентов мужчин двадцатого века принадлежали к такому же типу параноиков, что и Кэкстон. Доминирующий, субъективный, эгоцентричный, на личном уровне неспособный понять другую точку зрения. Это был тип мужчины, который, как полагали Обладатели по своим изучениям истории, когда-то составлял еще больший процент. Уходя же вглубь веков — этот процент среди мужчин доисторического периода был около восьмидесяти. Никогда не было ста процентов. Никогда. Всегда находились некоторые люди, которых можно было бы убедить. На личном уровне тип Питера Кэкстона убедить было невозможно.
Мечтой Новых Людей было, чтобы в будущем не было Питеров Кэкстонов. И, конечно, чтобы не было Камилов Бастманов.
Поэтому Клоден Джонс с определенным сочувствием, на какое был способен, видел, что поиск Питера Кэкстона был невозможен. Обладатели, с этим его поиском, принять его не могли.
Однако, Джонс видел, что Кэкстон волновал его дочь… Может быть — от знания того, что они не могли выбраться отсюда. Возможно, зашевелился так долго спавший женский инстинкт. Исторически женщины общались с более субъективными мужчинами… такими, как Кэкстон. То, что эта женщина была его собственной дочерью, для Клода Джонса проблемой не являлось. В конце концов ей было четыреста тридцать девять лет и, как подсказывал ему разум, она была в состоянии позаботиться о себе.
Как только эти мысли полностью сформировались у него в голове, он поднялся на ноги с загадочной улыбкой.
— Не уходите к этим индейцам, — сказал он, — пока я не смогу обсудить это с Селани.
Кэкстон, у которого и не было намерения никуда уходить, и чьей единственной целью упоминания об индейцах было желание, чтобы об этом услышала Селани, пообещал, что не будет предпринимать поспешных действий.
Но дни проходили, и ничего не происходило, за исключением того, что Джонс стал более дружелюбен. В результате у них было несколько бесед, и Кэкстон узнал немного — чуть-чуть — нового о Дворце Бессмертия.
О том, как произошел поворот во времени в ноябре 9812 года н. э., когда время пошло обратно до февраля 1977, а затем, предположительно, снова двинулось вперед. Но куда оно пошло после этого, они не поняли.
