Владимир Немцов - Семь цветов радуги
«Ну какой из него летчик? — думал он, смотря на неуверенные движения Бабкина. — На мотоцикле и то чуть в канаву не вывалил».
Проехали мимо рябиновой аллеи.
Возле новой больницы цвели красные лилии; их прямые стебли, будто только что выскочили вверх из пучков длинных листьев.
У защитной полосы уже отцвели акации. Звенели, раскачиваясь на ветру, высохшие стручки.
Тимофей остался в поле. Он должен был проверить некоторые из автоматических приборов, привезенных этой весной ребятами из института.
Вадим побродил по окрестностям и, не найдя себе дела, с попутной машиной уехал обратно в Девичью поляну. У него были какие-то свои планы.
…С трудом отыскивал Бабкин блестящие прутики антенн. В этом году их почти совсем не видно в высоких хлебах. Вскрывая герметические ящики, приборов, наполовину зарытые в землю возле антенн, Тимофей тщательно проверял, не окислились ли за эти месяцы контакты реле, не разрядились ли долговечные батареи, как работают приборы, отмечающие влажность, температуру, кислотность и другие показатели, определяющие состояние почвы.
Приборы работали надежно. Институтские ребята постарались, и Бабкин с удовольствием осматривал блестящие пайки, которые до сих пор еще не потемнели.
Отвинчивая винты на металлических коробках, Тимофей рассеянно брал их по очереди в зубы, чтобы не потерять, и думал о сегодняшней встрече. «Глупо все получилось. Неужели Стеша заметила, как я бежал? Действительно, «зайчишка»! Бабкин не мог по-настоящему оценить своего поступка. — Просто мальчишество, даже Димка и то бы этого не сделал».
— Тимофей Васильевич. Скорее! — услышал он знакомый голос.
Бабкин поднял голову и увидел встревоженное я вместе с тем радостное лицо Сергея.
— Парамонов будет здесь завтра утром, — нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, быстро заговорил Сергей. — Сейчас лесное звено перетаскивает старые липы в наш парк. По плану, Парамонов должен пройти через Ожоговскую рощу. Сейчас там такое творится!.. — он захлебнулся от возбуждения: — Каждый колхоз хочет побольше перетащить к себе старых деревьев. Дергачевцев мы пустили вперед.
— Не пойму толком. Почему для какого-то Парамонова надо рощу сводить?
— Дорогу мы ему делаем. — Сергей взмахнул своей войлочной шляпой. — Вон там, — указал он. — Тридцать метров ширины. За рощу не тревожьтесь. Она полностью остается. На этой дороге больше полян, чем деревьев. — Сергей поднял свои мохнатые брови и понизил голос: — А я чего хотел вам показать. Только молчите, пока про то никто не знает. Едемте, — уже совсем шепотом сказал он.
Второпях Бабкин чуть не проглотил винт. Он закрыл все приборы и поспешил за Сергеем.
Тот, не оглядываясь, мчался к своему мотоциклу, на ходу завязывая под подбородком тесемки широкополой шляпы.
С размаху вскочив на седло, он показал место Бабкину.
Тимофей никогда не видел такого комфортабельного багажника. Из блестящих стальных трубок было сделано кресло с красивым бархатным сиденьем. Это придумал Сергей. Он считал, что теперь ему никогда не потребуется автомобиль. Второе место для гостей не менее удобно, чем в «Москвиче», не говоря уже о мотоциклетной коляске.
Взобравшись на сиденье, Тимофей с некоторой опаской откинулся назад и прислонился к спинке.
— Не бойтесь, — предупредил хозяин рационализированного мотоцикла. — У меня, правда, не «Победа», да она не всем нужна. Вот Буровлев ее недавно купил. Говорит, что в «Москвиче» ему тесно — стекла плечами выдавливает… Задается!
…Сергей вел машину, как самый первоклассный гонщик. Бабкин втайне ему позавидовал.
Дороги колхозники сделали на совесть. Кирпичный завод Буровлева освоил производство клинкера, и теперь главные магистрали в колхозе «Путь к коммунизму» были покрыты красными добротными плитками. Дороги, правда, казались Тимофею очень узкими, но шире здесь и не требовалось.
Ехали мимо пастбища.
По зеленой траве медленно бродили тучные коротконогие коровы. Они были тоже кирпично-красными, как плитки Буровлева.
— Я сейчас! — крикнул Сергей и остановил мотоцикл.
Вскинув на лоб ветровые очки, он побежал посмотреть, как работает придуманная им передвижная электродоилка.
На полуторатонной машине стояла белая, словно покрытая изморозью, цистерна. Здесь же был укреплен доильный трехтактный аппарат. Длинные шланги, как змеи, тянулись по траве. Коровы, которых только что начали доить, мирно пережевывали жвачку.
Девушка в белоснежном халате сидела у небольшого щитка, куда подходили шланги, и там, открывая краны, наливала в пробирки для анализа молоко от каждой коровы.
— Нам пришлось на пастбище кабель провести, — сказал Сергей подошедшему Бабкину. Он открыл крышку на тумбочке, где была спрятана контактная втулка, похожая на штепсельную розетку, и пояснил: — Такие электроточки у меня раскиданы по всему лугу. Нечего коров гонять, они у нас к этому не привычны, ждут когда машина подъедет. Полное обслуживание. — Парень упрямо выставил лоб. — Как у вас говорят: «Дирекция не щадит затрат».
Не зря об этом сказал Сергей. Он себя всегда называл «директором молочной фермы», тогда как по штату числился заведующим. Вопиющая несправедливость! Почему Буровлев, который только и умеет кирпичи делать, считается «директором» завода? А разве у Сережки не завод? Посмотрели бы на его производство. Масло, сметана, сливки. А сыр? Специалисты приезжали, говорят, что не хуже знаменитого угличского. А это Что-нибудь да значит! «Ничего, — утешал себя Сергей. — Года через два в Москве будут знать о девичьеполянском сыре. Это вам не кирпичи!»
Проехали Сергеев завод, проехали Девичью поляну, огороды, и только тут Тетеркин заглушил мотор. Он поднял очки и указал Тимофею на поле.
Сено уже скосили. Кое-где остались еще не убранные копны. Они, как серо-зеленые шапки, стояли на земле. Но не на них сейчас смотрели широко раскрытые голубые глаза Тимофея.
Через все поле тянулась белая линия, будто лежал на земле кусок выбеленного холста.
Бабкин снял кепку, задумчиво провел рукой по ежику волос и подошел к странной полосе.
Три года тому назад, когда он бежал по этому полю с Сережкой, на срезанных травинках, на новой свежей поросли тоже оставалась полоса извести. Она указывала путь подземной реки.
Сейчас эта линия была плотной, видимо, вычерченная разведенным мелом или краской. Не оставалось никакого сомнения, что она имеет прямую связь с теми делами, о которых сейчас вспоминал Бабкин.
— Здесь пойдет река, — облизав пересохшие от волнения губы, вымолвил Сергей.
