Александр Шуваев - Книга Предтеч
- Смотри и помни, навеки запоминай, маленький человек: так с каждым новым днем, с каждым новым восходом солнца мир рождается заново. А поэтому - разве мы рисуем? Разве рисую я? Рисует восход, рисует весь день до самого заката, но не мы. Посмотри, как солнце рождает их тьмы первый тон, простой, чистый, и яркий, без всяких оттенков, и только потом из него каждодневным чудом возникают, разделяясь, новые цвета... Разве же можно поверить поначалу, что из этого пламени, плоть от плоти его, родится цвет синий или же зеленый? Невозможно, - сказал бы любой непредубежденный, но ты еще увидишь, как благородно-просто утро решает и эту немыслимую задачу, и через миг, поняв это, воскликнешь: иначе и быть не могло! И будешь прав. Я знаю, слышал, что меня называли безумцем, а я - просто учился у восхода и раннего утра, которые каждый раз рождают из ничего весь этот мир.
Как он и обещал, ученик его успел заметить, как из недавних непроглядных теней рождалось лиловое и голубое. И нескоро еще они выбрались домой, где мальчик, не спавший большую часть этой ночи, все-таки не сразу сумел заснуть. Равнодушный, как будто бы ничего вокруг себя не видящий Одноглазый, - знал, что в сумраке лишенной окон комнаты ребенок еще долго шевелил губами, беззвучно шепча что-то, и странно водил в воздухе пальцами перед бессонными глазами. Поэтому, при следующей своей встрече с Безумным Художником он сразу же, едва успев поздороваться, спросил:
- Учитель, ты говорил мне, что солнце, утро, и весь день целиком рисуют... Но скажи еще, можно ли сказать так, что рисует также и тень? Тьма?
Услыхав такие речи от маленького своего ученика, горбатый художник вдруг застыл, пристально вглядываясь в его лицо:
- Наплывающая Тьма, хотел сказать ты? Это - истина. Кто поведал тебе ее?
- Никто.
- Хорошо.
В этот день он не стал вести никакого урока, и, как-то странно махнув рукой, ушел, и прошло несколько дней, прежде чем, собравшись около полудня, они отправились вместе с учеником к месту своего нового урока.
Маленькие, крепкие лошадки, родившиеся в этих горах, ступали среди камней и выбоин мерно и уверенно. Путники почти не разговаривали между со бой и поспели к месту назначения вовремя, когда свет дня едва заметно ослабел и начал обретать рыжеватые тона. Это место, - группа изъеденных, ветхих скал могла считаться редкостью в здешних горах с их победительной остротой и могучей выразительностью линий.
- Услыхав твои слова, я тут же вспомнил это место. Конечно, я его видел. Конечно, обращал на него внимание. Но почему не выразил в слове, и почему не передал никому? Смотри!
И то, что было ветхим, неровным камнем, начало МЕНЯТЬСЯ по мере того, как тени от неровностей заливали впадины и оттеняли горящие тревожным рыжим огнем выступы. Скала вдруг превратилась в подобие головы, защищенной шлемом, строго посмотрела на него, потом суровое лицо, изборожденное морщинами и шрамами исподволь обрело обиженное выражение, исказилось гримасой злобного безумия, а потом ученик как-то разом перестал понимать: а где вообще он видел тут голову и лицо? Ведь ничего похожего на плоскогорье не было, зато темнел тяжелой грудой чудовищный одногорбый верблюд, прилегший отдохнуть под темнеющим небом. Те же волшебные изменения захватывали и другие скалы, из которых особенно запомнилась мальчику та, что походила на головы двух гигантских змей сцепившихся челюстями.
- Да, рисует, рисует и тень, рисует Наплывающая Тьма. Наверное, я не случайно забыл про это, а по той причине, что старею, потому что боюсь смерти и потому что уж очень не люблю темноту. А так, конечно же, рисует наступающая ночь и подступающая осень. Рисую и я.
Поначалу, обучая мальчика держать в руках кисть, мелок или уголь, он был безмерно снисходителен, но потом, в какой-то день и час смутно заподозрив, с ЧЕМ ИМЕННО столкнулся, после чего стал весьма требовательным. Ему была виновата любая вина, а вполне угодить было делом почти невозможным:
- Ты следуешь своим выдумкам, а между тем - небрежен. Небрежность же хуже неспособности, хуже всего, потому что ввергает человека в порок и ничтожество. Что это за линии?
А в другой раз, вздохнув с необыкновенным терпением:
- То, что ты делаешь сейчас, быстрее и лучше сделает любая лужица. Даже самая мутная...
Порой Безумный Художник заставлял ученика выполнять весьма странные задания:
- Нарисуй божество-покровителя какого-нибудь места.
- Какое божество?
- То, которому пристало жить именно в этом месте.
Мальчик хотел пояснений, но его наставник жестом дал понять, что все разговоры закончены. Так родился "Дух Закатной Стены", но и тут учитель, цепким взором ощупав буйное многоцветие красок этой превосходной картины, которую и до сих пор могут видеть гости обители Баданг, не выразил одобрения:
- Самый простой путь. Когда желаешь изобразить сильную страсть, нет ничего легче, чем изобразить на белом лицо, искаженное гримасой. Даже и при надлежащем равновесии спонтанности и тщательности ты ищешь легких путей. Не все духи имеют лик.
Однажды он приказал нарисовать Одонга на тридцать лет моложе и Одноглазого так, чтобы он смотрел с картины двумя глазами. А однажды художник предложил мальчику нарисовать душу решившегося на самоубийство, и вернулся к нему спустя заметное время. Мальчик закончил работу, и теперь увлеченно прыгал по плитам двора, стараясь двумя ногами угодить на камешки, избираемые по какой-то непостижимой системе. Никакой особенной глубины, чистые, наивные детские глаза, какими им надлежит быть в семь лет, художник хотел выговорить ему, но сперва бросил беглый взгляд на доску. Непостижимым образом оттененный, выделенный блик, льдисто-голубой, холодный, как ветер в ноябре на промозглых перевалах, он сам собой, почти помимо воли художника через зрение его проник в его душу, вонзился, как клинок, оставляя за собой безнадежную пустоту и нестерпимое смятение. У Художника едва хватило сил прикрыть руками свои застывшие глаза. И руки его неудержимо дрожали, пока он собирался с силами, чтобы преодолеть осознание нестерпимой для человека истины. Он хотел, как лучше, но погоня за совершенством н опасное дело. Опаснейшее, потому что невозможно знать заранее, что именно ты рискуешь однажды догнать.
Апрель 1998 г.
