Брайан Олдисс - Больше чем смерть: Сад времени. Неадертальская планета. На белой полосе
Это было похоже на возврат к детству, далекому первобытному детству. Когда-то, давным-давно, ты покинул лавандовые заросли Сада и ступил на terra incognita. Сейчас это повторялось, вплоть до каждого листочка лаванды.
Он очнулся.
— Тормози, — скомандовал он, — впереди незнакомцы.
Они зависли над широкой равнинной рекой с зеленым руслом. Поблизости работали или отдыхали в тени деревьев отдельные группы риномэнов.
Латтимор и Квилтер переглянулись.
— Опускаемся, — приказал Латтимор.
Улей посадил катер с большей нежностью, чем если бы это была женщина.
— На всякий случай возьмите с собой винтовки.
Они захватили винтовки и осторожно спустились на землю. При такой силе тяжести можно было запросто сломать лодыжки, несмотря на самодельные подпорки до бедра, которые они все надевали под брюки.
Примерно в восьми ярдах к западу виднелась роща деревьев. Туда-то они и отправились, пробираясь между рядами каких-то культурных растений, напоминавших салат, но только с более крупными и жесткими, как у ревеня, листьями.
Деревья оказались гигантских размеров, но распознать их можно было только по бесформенным стволам, которые подпирали расстилавшуюся листву. Их контуры напоминали тела риномэнов с двумя заостренными головами. В некоторых местах прямо в воздух отходили корни, напоминая растопыренные пальцы. На концах этих корней обильно и как-то странно шелестели мелкие листики, и их движение поразило видавшего виды Латтимора.
Из щетинистых зарослей выпорхнула и направилась в сторону низких холмов на противоположном берегу реки четырехкрылая птица, похожая на бабочку размером с орла. Под деревьями стояло около шести риномэнов, наблюдавших за приближавшимися тремя мужчинами со вскинутыми винтовками. Латтимор узнал запах и снял с винтовки предохранитель.
— Я не ожидал, что они такие большие, — сказал Улей тихо. — Они собираются напасть на нас? Мы не сможем бежать — быть может, лучше вернемся к катеру?
— Они того гляди бросятся, — отирая рукой мокрые губы, сказал Квилтер.
Латтимор был уверен, что мягко покачивавшиеся головы незнакомцев выражали лишь любопытство, но ему стало легче от того, что Квилтер, как и он, контролировал ситуацию.
— Улей, не останавливайся.
Но тот обернулся через плечо и вскрикнул.
— Эй, они заходят с тыла!
Семеро незнакомцев, двое из которых были серого цвета и крупнее остальных, приближались к катеру, всем своим видом выражая любопытство. Они уже находились от него на расстоянии ярда, когда Улей опустил винтовку и выстрелил с бедра.
Он попал со второго раза. Все трое услышали, как пуля из калифорния разорвалась с силой, эквивалентной массе семнадцать тысяч тонн. Один из серых свалился с рваной раной на гладкой спине.
Остальные бросились к товарищу, и тут опять раздался выстрел из винтовки У лея.
— Прекратить! — крикнул Латтимор, но его голос заглушил выстрел Квилтера слева. А впереди у небольшого существа оторвались голова и плечи.
У Латтимора напряглись незнакомые мышцы лица и шеи. Он увидел, что остальные болваны не делали никакой попытки к бегству, не показывая ни гнева, ни ужаса. Они ничего не чувствовали! Если они сами не понимали всего могущества человека, их следовало научить. Еще не было вида, который не понимал, что такое человек и сила его оружия.
Для чего они еще годились, кроме как для мишеней?
Латтимор вскрикнул и вскинул свою винтовку, почти беззвучную и автоматически стреляющую пулями калибра 0,5 практически без отдачи. Его выстрел раздался одновременно с выстрелом Квилтера.
И так они стреляли, плечом к плечу, до тех пор, пока не разнесли всех незнакомцев на мелкие клочья. Теперь уже Улей призывал их остановиться. На лицах Латтимора и Квилтера были одинаковые выражения.
— Если бы мы низко летели на катере, то вспугнули бы их и били по отличной движущейся мишени. — Латтимор протер кончиком рубашки очки. Квилтер обтер сухие губы тыльной стороной ладони.
— Кто-то же должен научить их бегать, — согласился он.
А тем временем миссис Вархун в изумлении стояла перед олицетворением совершенства. Катер капитана, на который ее пригласили, спустился, чтобы исследовать разбросанные руины в центре экваториального континента.
Здесь они нашли свидетельства уровня развития обитателей планеты.
Шахты, литейное производство, рафинадные заводы, фабрики, лаборатории, пусковые установки — все это было на стадии домашнего производства.
Промышленные процессы низводились до уровня народного творчества, космические корабли изготавливались в домашних условиях.
Прогуливаясь среди не обращавших на них внимания фыркавших туземцев, люди пришли к выводу, что попали в наидревнейшую цивилизацию.
Капитан Песталоцци остановился и зажег сигару.
— Дегенераты, — сказал он. — Это же очевидно — дегенераты, деградирующая раса.
— Мне это не кажется очевидным, — возразила миссис Вархун. — Мы находимся слишком далеко от Земли, чтобы решить, очевидно это или нет.
— Да вы только посмотрите на них, — ответил капитан.
Он не испытывал к миссис Вархун сочувствия: она казалась ему слишком умной, и, когда отошла от него, он почувствовал только облегчение.
Именно после того пререкания она наткнулась на олицетворение совершенства.
Перед ней возвышалось несколько разбросанных зданий, скорее свободных с точки зрения стиля, чем заброшенных. Стены имели наклон внутрь, к резным крышам, они были из кирпича или же очень правильных камней, не связанных никакими растворами. Мысль о том, диктовался такой стиль утроенной гравитацией или же причудливой выдумкой архитектора, миссис Вархун решила оставить на потом. Она не любила делать поспешных выводов в отличие от капитана. Мысль о нем все не оставляла Хилари, когда она вошла в здание, внешне ничем не отличавшееся от остальных, и увидела статую.
Это было само совершенство.
Хотя совершенство — холодное слово. Здесь вместе с отрешенностью чувствовалась теплота.
С подступившим к горлу комком она обошла статую. Одному Богу известно, почему та стояла в этой вонючей лачуге.
Это было изображение одного из туземцев, бесспорно созданное его собратом. Оставалось загадкой, появилось оно на свет вчера или тридцать шесть веков назад. Эта мысль мелькнула у нее в голове несколько раз, и, задумавшись, она вдруг поняла, почему именно тридцать шесть веков.
Столько лет было сидячей статуе фараона восемнадцатой египетской династии, на которую она часто приходила любоваться в Британский музей. Как и многие другие, эта статуя была выдолблена из темного гранита, но какие-то необъяснимые черты, которые она улавливала и в том, что видела сейчас, делали ее особенной.
