Ильдар Абдульманов - Царь Мира
Сергей поставил свой бокал на пол, потом обнял Алину за плечи и притянул к себе. Задыхаясь и закрыв глаза, она молчала, не отталкивая и не обнимая Сергея, а он целовал ее щеки, чувствуя, как они становятся влажными от слез, губы, шею…
Когда скрипнула дверь, он даже не обернулся, хотя знал, что войти к Царице без предупреждения мог только один человек.
— Ну ладно, — тихо сказала Алина, отстраняя его, — хватит, не надо.
И только теперь Сергей повернулся к двери. Прислонившись к стене, бледный, растерянный, Эдик смотрел не на него, а на Алину. Губы его вздрогнули, словно он хотел что-то сказать, но он сдержался и вышел из номера.
— Зачем мы все это?… Господи, он же убьет тебя. Помнишь, после того, как меня… меня изнасиловали, он сказал, что настроит этого эфэла так, чтобы только он мог со мной. Я тогда так растерялась, я не знала даже, что сказать… я расхохоталась ему в лицо… он даже побледнел. Конечно, он, может, и не стал бы этого делать — из гордости, но так превращать супругу в верную — это же смешно и унизительно, правда?
— Да черт с ним, — сказал Сергей, — пусть бы эта тварь, — он кивнул на эфэла, — меня прикончила: все равно без тебя не жизнь.
Алина медленно поправила подушки, потом легла на спину, закинула руки за голову и посмотрела на Сергея. Вновь она попыталась придать часть прежнего лукавства своему взгляду, но получилось это плохо. Она была здорово пьяна, но и подавлена чем-то, и алкоголь не мог заглушить это состояние. Сергей понимал, что это просто минутная слабость, что Алина не о нем сейчас думает, а о чем-то своем, но разве мог он уйти от нее? Это было выше его сил. Сергей лег рядом, опираясь на локоть и глядя ей в глаза, медленно расстегнул пуговицы на халате, обнажая ее грудь. Страсть и нежность разрывали его душу, придавая движениям ту медленную, чреватую взрывом силу, которая так нравится женщинам.
А потом он просто сидел рядом с ней и смотрел так, словно видел ее в последний раз и словно им предстояла разлука надолго, навечно.
— Если бы ты знал, Сережа, как я запуталась. Может быть, только в твоей любви я уверена… если, конечно, ты еще меня любишь.
— Да, — сказал Сергей.
— А все остальное — я не знаю… У меня теперь больше нет ничего… Эдик… мне так трудно с ним. Может быть, он тоже любит меня, но иногда мне кажется, что он какой-то искусственный человек… и я тоже, но… Он весь на нервах, будто подсоединен к какой-то электростанции. Я от него устаю… Он из кожи вон лезет, ему кажется, что я его люблю, когда он супермен и все такое… что за чушь… Я уже сама не знаю, люблю я его или нет… Прости, что я тебе все это говорю, но у меня никого ближе нет. Другие… Сергунин тот же, Алексей…
— Алексей? Он… тоже?
— Да, наверно… Он так ненавидит Сергунина за то, что тот меня охраняет. Они… не знаю, как тебе объяснить… Как будто это в них подсознательно, независимо от их воли…
— Любишь всегда не по своей воле, — улыбнулся Сергей.
— Да, но… это как будто навязано извне, словно они под гипнозом. Ведь ты меня любил и когда я была обыкновенной женщиной.
— Ты никогда не была обыкновенной.
— Да ну тебя… я имею в виду — до этого зеркала…
— Не знаю, я не заметил в тебе каких-то изменений. В Эдике — да, а в тебе нет. Да любой бы в тебя влюбился, как только увидел, это неизбежно, — горячо сказал Сергей. — Ты такая же. Может быть, ты можешь гипнотизировать зрителей, но это просто тяга, их собственная тяга к какому-то наркотическому состоянию, забвению. А для меня ты просто женщина, которую я люблю и, наверно, буду любить всю жизнь. Никто не сможет вытеснить тебя из моей души… Я просто не представляю этого.
— Вот видишь, а я не могу так сказать ни про Эдика, ни про тебя… Прости меня, я сама не знаю… Не сердись, все так изменчиво…
Голос ее так волшебно вибрировал, что Сергей задыхался, словно играли на струнах, натянутых на его сердце.
— Может быть, мы будем вместе… не обижайся. Это, конечно, тебя коробит, но я говорю то, что думаю… Даже скорее то, что чувствую… Не сердись на меня, Сережа…
Если бы я мог, подумал он, если б я мог оттолкнуть ее, хлопнуть дверью, уйти навсегда. Но мне кажется, что если я это сделаю сегодня, то завтра утром просто возьму первую попавшуюся веревку и повешусь. Потому что жизнь лишится смысла, жить будет невыносимо, больно, незачем…
* * *— Ваше величество, разговор есть, — полушутливо сказал Илья в трубку и услышал равнодушное: «Заходи».
Эдик полулежал на кровати с большим бокалом виски. Бутылка стояла на тумбочке.
— Выпьешь? — спросил Царь.
— Давай.
— Никак не опьянею, — сказал Эдик, когда Илья сел напротив и сделал большой глоток из своего бокала.
— Есть необходимость? — осведомился Илья. Эдик кивнул.
— А что случилось?
Эдик неопределенно махнул рукой.
— Лучше ты говори, — сказал он.
— Я почему зашел — документ опубликовали, выступление Папы Римского.
— Ну и что там?
— Осуждает он тебя.
— Да неужели?
— Прочитать?
— Лучше перескажи коротко, своими словами.
— Ну, смысл такой: мол, человек наделен недюжинными способностями, но использует их неправильно. Мог бы стать одним из самых уважаемых людей, а вместо этого — суетные затеи и прочее. Губит свой дар вместо того, чтобы использовать его во благо. Опасен для мира, для его стабильности и благополучия. Нарушает мировой порядок. Вот в таком духе. Ну тут не только про тебя, а про тех, кто потакает, про средства массовой информации, политиков, — ну, в общем, суть ясна.
— Мораль, значит, решил почитать? Ну и что?
— Просто как-то на меня это подействовало. Понимаешь, может, мы действительно не так себя ведем?
— Мы — это кто?
— Ну ты, в первую очередь.
— А, понятно. Ну и в чем же неправильность? — Эдик залпом выпил половину бокала и снова налил себе до краев.
Илья понимал, что разговор принимает нежелательный оборот. Если бы он знал, что случилось перед тем, как он вошел к Эдику, он бы не стал даже затрагивать такую тему. Но теперь отступать было поздно, и все же он надеялся, что сможет изложить свою точку зрения.
— Ну как-то все непоследовательно, неконструктивно, непредсказуемо. Никто не знает, чего от тебя ожидать, и многие боятся. Понимаешь, все ведь стремятся к какой-то опоре — государство, нация, партия, сословие, ну что-нибудь к чему-то прилепится. А иначе зависаешь в пустоте.
— Правильно, — сказал Эдик, потом добавил с усмешкой:- Я человек космоса.
— У тебя все шуточки. А нам надо жить в этом мире, как-то соблюдать его законы, как-то войти в его структуры и прочее, ну то есть ты должен быть официально включен в мировой процесс, так сказать… А иначе. — Илья тут взглянул на Эдика и смешался, скомкал окончание сбивчивой речи. — Нездоровые настроения. А тут еще Папа… его голос — авторитетный… вообще-то…
