Рэй Брэдбери - Курсанты Академии
Эта сказка повсеместно считалась страшной, потому что речь в ней шла о машине, крадущей часть человеческого сознания и использующей ее для уничтожения человека. Такой сюжет давно уже стал расхожим.
Но почему индексатор сослался на эту сказку в ходе дискуссии о создании инструментов?
Размышления привели Лейела к мысли о том, что эта сказка тоже представляла из себя некий инструмент. Совсем как машина, которую изобрел человек.
Рассказчик отдал свои мечты сказке, а когда люди услышали ее или прочитали, его мечты (его кошмары) зажили своей жизнью в их сознании. Ясные и четкие, страшные и правдивые, эти сны так и воспринимались людьми. И, однако, если бы он попытался сказать им то же самое, напрямую, не облачая истину в форму сказки, люди подумали бы, что его идеи глупы и мелки.
Вот тут Лейел вспомнил слова Дит о том, как люди воспринимают истории об их общности, как примеряют их на себя и используют эти истории для формирования своей собственной духовной автобиографии.
Они помнят, как делали то же самое, что и герои историй и легенд, они стараются примерять на себя характер героев, и, пусть это им не удается, стремятся к установленному ими же идеалу. Сказки и легенды становятся человеческой совестью, человеческим зеркалом.
Вновь, как и много раз до этого, он оборвал эти размышления, прикрыв глаза руками, стараясь отсечь (или запереть внутри) образы структур и зеркал, миров и атомов, пока, наконец, не открыл глаза и не увидел сидящих перед ним Дит и Зей.
Нет, склонившихся над ним. Он лежал на низкой кровати, а они опустились рядом на колени.
— Я болен? — спросил Лейел.
— Надеюсь, что нет, — ответила Дит. — Мы нашли тебя на полу. Ты совершенно вымотался, Лейел. Я же говорила тебе: ты должен есть, должен спать. Ты уже далеко не молод, нельзя тебе столько работать.
— Я только начал.
Зей рассмеялась:
— Послушай его, Дит. Я предупреждала тебя, что он увлечется и потеряет счет времени.
— Ты работаешь с индексом уже три недели, Лейел.
Последнюю ты даже не возвращался домой. Я приношу тебе еду, но ты ничего не ешь. Люди разговаривают с тобой, но ты забываешь об этом, уходя в какой-то транс. Лейел, я жалею о том, что привела тебя сюда.
Лучше бы я не предлагала обратиться к услугам индексаторов…
— Нет! — воскликнул Лейел и попытался сесть.
Поначалу Дит старалась уложить его, настаивая на том, что ему необходим отдых. Но Зей помогла Лейелу сесть.
— Пусть говорит. Если ты — его жена, это не значит, что тебе дано право затыкать ему рот.
— Индекс — это чудо! Словно тоннель, открывшийся в моем сознании. Я вижу свет, до него буквально рукой подать, а потом просыпаюсь и осознаю, что я один, на вершине горы, и рядом только дисплей с развернутыми на нем страницами. Я теряю…
— Нет, Лейел, это мы теряем тебя. Индекс тебя отравляет, он подавляет твой разум…
— Это абсурд, Дит. Именно ты предложила проиндексировать мой вопросник, и правильно сделала. Индекс продолжает удивлять меня, заставляет по-новому взглянуть на поставленные вопросы. И некоторые ответы я уже получил.
— Ответы? — переспросила Зей.
— Я еще не знаю, удастся ли мне их сформулировать. Речь идет о том, что делает нас людьми. Ответы эти имеют самую непосредственную связь с общностями, легендами, инструментами, с нашими с тобой отношениями, Дит.
— Я очень надеюсь, что мы с тобой — люди, — Дит подтрунивала над ним, но и ждала продолжения.
— Мы прожили вместе все эти годы, и мы образовывали общность… с нашими детьми, пока они не уехали, потом вдвоем. Но все это свойственно и животным.
— Только иногда, — поправила его Дит.
— Я имею в виду стадных животных, или первобытные племена, или любую общность, объединенную только ритуалами или текущим моментом. У нас есть свои обычаи, свои привычки. Язык слов и жестов, танцы — все то, что свойственно стае гусей или пчелиному улью.
— Примитив.
— Да, совершенно верно. Это общность, которая умирает с каждым поколением. Когда мы умрем, Дит.
Уйдет и она. Другие люди будут жениться, но никто из них не будет знать наших танцев и песен, нашего языка и…
— Наши дети будут.
— Нет, и в этом все дело. Они знают нас, они даже думают, что знают нас, но они никогда не были частью нашей с тобой общности. Никто не был. И не мог быть.
Вот почему, когда я подумал, что ты покидаешь меня…
— Ты подумал, что я…
— Помолчи, Дит, — одернула ее Зей. — Дай человеку выговориться.
— Когда я подумал, что ты покидаешь меня, я почувствовал, что внутри у меня все умерло, что я потерял все, потому что, если бы вышла из нашей общности, в ней ничего бы не осталось. Ты понимаешь?
— Я не вижу, какое отношение имеет все это к истокам человечества, Лейел. Я только знаю, что никогда не покинула бы тебя, и я не могу поверить, что ты подумал, будто…
— Не отвлекай его, Дит.
— Это дети. Все дети. Они играют в "Ты возьми ракету", потом вырастают и перестают играть, так что конкретная общность из пяти или шести детей перестает существовать… но другие дети продолжают водить хоровод. Распевать этот стишок. Десять тысяч лет!
— И то превращает нас в человечество? Детские песенки?
— Они — часть одной общности! Связи, протянувшиеся через межзвездные пространства, сохраняются, каким-то образом эти люди остаются теми же детьми.
Десять тысяч лет, десять тысяч миров, квинтиллионы детей, и все они знают стишок, знают, как водить хоровод. Сказка и ритуал — они не умирают с племенем, их не останавливает граница. Дети, которые никогда не видели друг друга, которые живут так далеко, что свет от одной звезды еще не достиг другой, они принадлежат одной общности. Мы — человечество, потому что покорили время и пространство. Мы преодолели барьер неведения друг о друге. Мы нашли способ передачи моих воспоминаний тебе, а твоих — мне.
— Но ты уже отверг эти идеи, Лейел. Язык и общность, и…
— Нет! Нет, не просто язык, не просто стада болтающих шимпанзе. Сказки, эпические легенды — вот что определяет общность, мифы, которые учат нас, как устроен мир, которым мы пользуемся, создавая друг друга. Мы стали другими, мы стали людьми, потому что нашли способ продлить создание плода и после того, как он покинул матку, сумели дать каждому ребенку десять тысяч родителей, которых он никогда не увидит.
Тут Лейел замолчал. У него не находилось нужных слов. Он не мог передать все то, что открылось его сознанию. Если они его не поняли, то не поймут никогда.
— Да, — медленно кивнула Зей, — думаю, что индексация вопросника очень хорошая идея.
Лейел вздохнул, лег.
