Григорий Адамов - Тайна двух океанов (Изд. 1941 г.)
— Шо? Шо вы казалы, Арсен Давидович? Трое суток?
— Ну да, мой друг! Трое суток! Сон у вас богатырский был, как и подобает…
Скворешня стоял в полной растерянности, переводя глаза с зоолога на улыбающегося капитана.
— Как же это так? — бормотал он побагровев. — Да не может же быть! Что же я… трое суток в нетчиках числился?
В крайнем волнении он положил недоеденный бутерброд на буфетный столик и повернул голову к капитану. Тот продолжал улыбаться.
— Не беспокойтесь, товарищ Скворешня! Не бросайте свою полезную работу. Все потом объяснится… Вы не в нетчиках числились, а… в покойниках.
Под общий смех, окончательно сбитый с толку, Скворешня медленно повернулся к буфету и с новой яростью набросился на закуски, запивая их горячим бульоном.
Из радиорубки Плетнев посылал уже во Владивосток радостную весть о появлении Скворешни на подводной лодке и просьбу об отмене вылета гидроплана к острову Рапа-Нуи.
***
В эту незабываемую ночь, с полным грузом ничем не омраченного человеческого счастья, «Пионер» уменьшил ход до девяти десятых и круто повернул к северо-западу, ближе к северу.
Капитан не доверял кратчайшим путям через оживленные проливы, разделяющие коренные Японские острова. Но и мелководный Татарский пролив, отделяющий остров Сахалин от берегов Советского Приморья, тоже был мало соблазнителен со своими бесчисленными мелями, банками и перекатами. Капитан решил провести подводную лодку в тихие предрассветные часы через пролив Лаперуза — между островом Хоккайдо и южной частью Сахалина.
Почти никто на «Пионере» не мог заснуть в эту последнюю ночь похода. Родина радостно летела людям навстречу, вставала перед ними из вод океана, поднималась из них все выше и выше во весь свой гигантский рост…
Отделенные от нее последними сотнями километров, люди вдруг почувствовали с небывалой остротой тоску по родной земле, твердой и надежной, как гранит, цветущей и радостной, как весенний, убранный цветами сад.
Родина! Родина!
Страна счастья и радости, страна высоко поднявшего голову свою Человека! Как не рваться к тебе от всех красот земного шара!
Как не любить тебя, Родина!
Тебя, вырвавшую детей своих из нищеты и тьмы! Тебя, построившую их же радостными руками новый, ликующий мир для возрожденного в труде Человека!
Родина! Родина! Единственная, лучезарная! Страна счастья и радости! Скоро ты станешь одной и единственной в мире, и весь земной шар превратится тогда в весенний цветущий сад!
***
Команда была несказанно рада последним незаконченным работам на подводной лодке: все равно никто не мог бы спать в эту ночь. Работа давала возможность быть на людях, поговорить о семьях, о друзьях, о товарищах, о родных полях и лесах, которые можно будет скоро увидеть, о своих заводах и фабриках, где снова пахнёт родным воздухом радостного труда.
Особенно много разговоров было в выходной камере. Среди работавших здесь был и Скворешня. В десятый, в двадцатый раз приходилось ему рассказывать о том, как он выплыл сюда, в камеру, с последней охапкой проводов и мелких инструментов, как наклонился к длинному углублению вроде шалаша, образованному прислоненными к переборке прутьями, досками и трубами, чтобы подальше засунуть в это углубление два-три ценных инструмента, и как его тут вдруг накрыл какой-то туман, после чего он уже ничего не помнил. Потом он проснулся от какого-то удушья, сразу ничего не понял, но потом сообразил, что он в скафандре, Что кончился кислород и надо скорее встать и снять скафандр. Он выбрался из «шалаша» полусонный, встал, открыл иглой грудь в скафандре; чистый, свежий воздух влился в легкие и словно опьянил его, — сон опять спеленал его. Вторично он проснулся от сверлящего чувства голода и увидел себя в камере у переборки. Он быстро освободился от скафандра, попытался открыть дверь, но кнопка не действовала: механизм был, вероятно, выключен и заперт на замок, как всегда, когда камера не работает. Тогда он нажал кнопку тревожного звонка. Но дверь что-то долго не открывали, а голод, как острыми щипцами, терзал желудок. Не стерпев, Скворешня несколько раз ударил кулаком в дверь, и только после этого ее открыли, и товарищи встретили его с испуганными лицами… «Вот чудаки! — говорил Скворешня. — Испугались нескольких ударов кулаком!»
Двадцать третьего августа в два часа десять минут «Пионер» на тихом ходу прополз почти над самым дном пролива Лаперуза и вышел в воды Японского моря. Ход снова подняли до девяти десятых.
До четырех часов работы на подводной лодке шли необычайно медленно. Малярные кисти внимательно вылизывали каждую щелочку, две трубы почему-то вдруг стали непомерно тяжелыми, и человек с трудом мог их снести на склад. Исправление проводки в жилых помещениях неизвестно почему требовало особенного внимания и оказывалось очень тонкой и сложной работой… Скоро, однако, была уже база, и показаться в ней не во всем своем блеске, идеальной чистоте и исправности «Пионер» никак не мог. И старшему лейтенанту приходилось держать всю команду на аврале, не отпуская спать, что, по всей видимости, именно и входило в планы команды и вполне ее устраивало.
В четыре часа, когда до Русского острова, стоящего, как часовой, перед входом в Уссурийский залив, оставалось всего лишь триста километров, старший лейтенант, проверяя ход работы, остановился в дверях выходной камеры. С минуту он полюбовался спешкой, с которой работали люди, покачал головой, усмехнулся и, взглянув на часы, приказал:
— Через сорок минут чтобы все здесь было окончено! Товарищ Скворешня, как начальник наряда в камере вы отвечаете за выполнение этого приказа. После окончания работ в камере готовиться к авралу для входа в порт. Одеться, побриться, привести себя в порядок!
Тот же приказ он отдал и в других отсеках и помещениях подводной лодки.
Произошло что-то удивительное и совершенно неожиданное. «Строгий» приказ старшего лейтенанта, казалось, влил новую энергию в каждого. С необычайной быстротой начала таять гора материалов в камере, люди летали к складам, словно не ощущая тяжести на плечах. Малярные кисти получили вдруг необычайную подвижность и легкость. Электрики, очевидно, освоились наконец со сложными и тонкими работами в жилых помещениях: молотки, ключи, отвертки заработали в их руках с необыкновенной живостью, и одна каюта за другой сдавалась готовой начальнику хозяйственной службы.
Ложиться спать в ночные часы, как этого требовали «Правила корабельной службы», уже не придется!
