Джордж Мартин - Хроники тысячи миров (сборник)
Кровь солоновата на вкус, но крови нет, есть только иллюзия. В чаше холодный и горький напиток, но чаши нет, есть только образ. Открытые раны кровоточат, но ран нет, как нет и тела, которое можно ранить, есть только метафора, символ, трюк. Все эфемерно, и все может ранить, убить, повергнуть в окончательное безумие.
Чтобы выжить, игрок должен владеть собой, быть стойким, уравновешенным, безжалостным. Он должен распознавать образы и символы и обладать достаточной интуицией. Он должен суметь найти слабину противника и тщательно скрывать собственные фобии. Правила просты. Верить всему и не верить ничему. Крепко держаться за себя и за свой рассудок.
Даже когда убивают, это не важно до тех пор, пока он не поверит в собственную гибель.
В долине иллюзий, где все эти чересчур гибкие тела кружатся в скучном танце, который я видела уже тысячу раз, создают мечи, делают обманные выпады и, словно обезумевшие жонглеры, швыряют друг в друга зеркала и чудовищ, самое страшное – обыкновенное прикосновение.
Символика ясна, смысл однозначен. Плоть за плоть. Без иносказаний, без защиты, без масок. Личность за личность. Когда мы касаемся друг друга, рушатся стены.
Даже время в Игре ума иллюзорно – оно течет так быстро или так медленно, как мы того желаем. Я Сириан, говорю я себе, рожденная на Эше и немало повидавшая, я Мудрая с Дэм-Таллиана, владелица обсидианового замка, правительница Кроандхенни, властительница разума, повелительница боли, госпожа жизни, цельная, бессмертная и неуязвимая. Входи в меня.
Его пальцы прохладны и жестки.
Я уже не раз играла в эту Игру, я стискивала пальцы других, считавших себя сильнее. Мне многое открылось в их умах, их душах. В серых мрачных туннелях я читала письмена застарелых рубцов. Зыбучие пески чужих комплексов затягивали мои ноги. Я ощущала смрад их страха, видела огромных распухших чудищ, обитавших в осязаемой живой тьме. Меня обжигал жар похоти, которой нет названия. Я срывала одежды с немых заскорузлых тайн. А потом отнимала все и становилась другой, жила чужой жизнью, пила прохладный напиток чужих знаний, рылась в чужих воспоминаниях. Я рождалась десятки раз, припадала к десяткам сосцов, десятки раз теряла невинность, и девичью, и отроческую.
Клерономас оказался другим.
Я стояла в огромной пещере, полной огней, со стенами, полом и потолком из прозрачного хрусталя, а вокруг меня поднимались шпили и конусы, изгибались ярко-красные ленты, жесткие и холодные на ощупь, но живые, мерцавшие искрами его души. Волшебный хрустальный город в пещере. Я прикоснулась к ближайшему выступу, и меня затопило воспоминание, такое же ясное, определенное и четкое, как в тот день, когда оно здесь запечатлелось. Я огляделась и посмотрела на все новыми глазами, увидев стройный порядок там, где раньше видела лишь красоту хаоса. Чистота. У меня захватило дух.
Я искала уязвимое место, дверь к разлагающейся плоти, луже крови, плахе, к чему-то постыдному и грязному и не находила ничего, ничего, кроме совершенства, только чистый хрусталь, красный, светящийся изнутри, растущий, меняющийся, но вечный. Я снова прикоснулась к нему, обхватив рукой колонну, поднимавшуюся передо мной наподобие сталагмита. Я владела знанием. Я двигалась, прикасаясь, пробуя. Везде цвели стеклянные цветы, фантастические алые бутоны, хрупкие и прекрасные. Я взяла один и поднесла к лицу, но не ощутила аромата. Совершенство пугало. Где слабина? Где скрытая трещина этого бриллианта, чтобы расколоть его с маху?
Здесь, в его душе, не чувствовалось тления.
Не было места смерти.
Не было ничего живого.
Мне было здесь хорошо.
И тут явился призрак, бледный, тощий и дряхлый. Его босые ноги, ступая по сверкающим кристаллам пола, вздымали тонкие ленты дыма, и я почуяла запах паленого мяса. Я улыбнулась. В хрустальном лабиринте обитал призрак, но каждое прикосновение означало боль и разрушение. Стена пещеры проглядывала сквозь его эфемерную плоть. Я приказала ему подойти. Он подошел ко мне, и я раскрыла ему объятия, и вошла в него, и овладела им.
Я сидела на балконе самой высокой башни моего замка и пила кофе с бренди. Болота пропали, вместо них виднелись горы, твердые, холодные и чистые. Они стояли вокруг бело-голубой стеной, и ветер поднимал с вершины самого высокого пика перья снежных кристаллов. Ветер пронизывал меня, но я почти не чувствовала холода. Я одна, я всем довольна, кофе вкусный, а смерть очень далеко.
Он вышел на балкон и уселся на парапет, приняв небрежную, нахальную, самоуверенную позу.
– Я знаю тебя, – сказал он. Это было самой страшной угрозой.
Но я не испугалась.
– Я тебя тоже, – ответила я. – Позвать твоего призрака?
– Он и сам скоро явится. Он никогда не оставляет меня.
– Да, – согласилась я. Я неспешно попивала кофе, заставляя его ждать. Наконец сказала: – Я сильнее тебя и могу выиграть, киборг. Напрасно ты бросил мне вызов.
Он ничего не ответил.
Я поставила опустевшую чашку, провела над нею рукой и улыбнулась. Мой стеклянный цветок распустился, расправив прозрачные лепестки. На стол легла неровная радуга.
Он нахмурился. По цветку поползли краски. Цветок увял, и радуга исчезла.
– Ненастоящий, – прокомментировал он. – Стеклянный цветок мертв.
Я подняла розу, показала сломанный стебель.
– Этот цветок умирает. – В моих руках он снова стал стеклянным. – Стеклянный цветок живет вечно.
Киборг снова превратил стекло в живое растение. Надо отдать ему должное, он упрям.
– Даже умирая, он живет.
– Посмотри, сколько в нем изъянов, – предложила я. – Вот здесь лист обглодал вредитель. Здесь лепесток сформировался неправильно. Вот эти темные пятна – грибковая гниль, а здесь стебель надломлен ветром. Смотри. – Я оторвала самый большой и красивый лепесток и пустила его по ветру. – Красота не защищает. Жизнь крайне уязвима. И в конце концов заканчивается смертью.
Цветок в моей руке почернел, съежился и начал гнить. В один миг в нем расплодились черви, из стебля потекла зловонная темная жижа, а потом цветок превратился в пыль. Я сдула пылинки и выдернула у киборга из-за уха новый цветок. Стеклянный.
– Стекло твердое, – возразил он. – И холодное.
– Тепло – продукт распада, – напомнила я. – Сводный брат энтропии.
Может, он и ответил бы, но мы были уже не одни. Из-за зубчатой стены, подтянувшись на немощных бледно-серых руках, вылез призрак. На чистом камне остались кровавые пятна. Призрак безмолвно уставился на нас, полупрозрачное видение в белом. Клерономас отвел взгляд.
– Кто он? – спросила я.
Киборг не отвечал.
