Пол Андерсон - ФАТА-МОРГАНА 9 (Фантастические рассказы и повести)
Гитарист говорит, что он играет тяжелый рок для людей, а я просто пытаюсь напугать его. Нет, сказала я, я действительно собираюсь посадить тебя в котел. Чтобы продемонстрировать действие состава, я взяла из кучи человеческую берцовую кость, бросила ее в варево, кость с шипением растворилась. Я сказала, что звук должен быть именно таким — очень мягкий рок. Он прячет руки и орет, чтобы я не вздумала варить суп из его сустава. Называет меня потаскухой с берега Стикса. Я спросила, почему он постоянно стремится заполучить мой адрес и номер телефона, если и так знает, где я живу. И еще я спросила, что бы он смог сделать, если бы все-таки пришел ко мне с такими вот размягченными костями?
Он говорит, что не обращает внимания на оскорбления. Это только камни и палки можно разрушить. Я говорю, зайди ко мне, приятель, и, я клянусь, что Стикс, который протекает сквозь мой дом, размоет все твои кости, по крайней мере, размягчит их. Я схватила его руку и засунула в котел с зельем до самой подмышки. Она с шипением растворилась. Он стоит без руки, впадина еще дымится, и скрашивает, как же он теперь будет играть на гитаре. Я советую использовать ступни, если они еще достаточно твердые, но зачем издавать твердые звуки, если ты сам становишься все мягче и мягче?»
Я отыскал соответствующий сон Ивара. Судя по записи он начался примерно на две минуты позже, чем сон Вики.
«„Дом Гноши“. Обедаю с Вики. Перед Вики стоит дымящаяся миска с страчиателла.[41]
Она спрашивает, не буду ли я против, если она опустит мои пальцы в свой суп, чтобы размягчить их, да и остальные кости тоже. Я отвечаю, что пусть она перестанет болтать глупости. Она говорит, что если я возражаю против того, чтобы она это сделала, то зачем тогда я пригласил ее в дом Гноши, ведь гноши — это, по сути дела, тоже суставы пальцев, только мелкие и сделаны из теста. Она помешала ложкой дымящийся суп. Я спрятал руки за спину. Она говорит, что мои кости слишком негибкие, это от тяжелой работы. Чтобы они вернулись в свое естественное состояние, стали гибкими и мягкими, нужно их смазать. Я спросил, почему она, когда речь заходит о костях, тут же вспоминает и жидкостях. Она отвечает, что мои кости именуют тенденцию к самосжиживанию. Она грозит доказать это. Бросает хлебный шарик в дымящийся суп, он становится мягким и расползается. Я смеюсь. Никакой хлебный мякиш не может разрушить мои кости. И не нужны мне ее проклятый адрес и номер телефона. Я хочу ударить ее костяшками пальцев, и тут мне в голову приходит новое стихотворение. Такие вот строчки: „Если в аду жарко, то какая же температура на седьмом небе?“ Она спрашивает, долго ли я буду торчать в ее доме? Я отвечаю, что нет ничего хуже, чем блоха в конуре. Она интересуется, как обстоят дела в доме Ниоки, Ниоки, Ниоки? И я снова прячу руки за спину…»
Я тоже спрятал руки за спину. Ладони вспотели, стали липкими. Новеллисты написали бы «обильный пот выступил…»
Мои мысли вернулись к решающей дате — двадцать второе апреля. Я не был уверен, что так уж хотел этого, но начал искать описание снов того дня. И я нашел их.
Сон Вики:«У меня меж коленями стоит котел. Я огромная, и котел соответствующий. Готовлю черное вязкое зелье, в котором плавают здоровенные кости. Пахнет дегтем. Глубоким басом выпеваю привычное заклинание: „Огонь, спустись с гор, с гор, с гор, приди ко мне на двор, двор, двор, принеси горячий жар, жар, жар, пусть вскипает мой отвар; подожги его дом, спали его скарб, его кости раствори, мое зелье довари“. Появляется Ивар. Он совсем маленький. Смотрит откуда-то снизу и спрашивает, почему я пою про горы. Я отвечаю, что потому., что сама живу на горе Кентукки и готовлю домашние отвары. Он просит спеть какую-нибудь другую песню, эта ему не нравится. Я пою еще из своего репертуара: „Если в День Спасения к нам придет Спаситель, чтобы взять нас туда, где все благоухает, и его будут звать Хо Ши Мин, будем ли мы от него защищаться?“ Он спрашивает, что я готовлю. Я говорю, что готовлю состав, который избавит меня от хруста в суставах. Он спрашивает, а как этот состав называется. Я отвечаю, что мы называем его „La Brea Arm Pits“. Он сомневается, что это варево может размягчить кости. Стоит только взглянуть на плавающие в нем ребра, и черепа, они ведь не растворяются. Я вытаскиваю несколько костей, бедро мастодонта, клыки саблезубого тигра. Спросила, он мастодонт или саблезубый тигр, если полагает, что его кости не растворятся? Он говорит, что отыщет мой адрес и номер телефона где-нибудь в другом месте. Я спрашиваю его, не позвонит ли он мне тогда, или, может быть, зайдет. У него такие легкоплавкие кости. Он отвечает, что ничего не получится, пока я держу это черное страшное варево между ног, оно на него не подействует. Я затягиваю новую песню. „Один заберет твои деньги, другой уведет жену, хоть та и совсем не красотка, а дело лишь в том, приятель, что то, что должно быть костью, висело, словно спагетти…“ Чтобы было понятней, я прищелкиваю пальцами. Щелканье звучит, как сухие пистолетные выстрелы. Он умоляет меня перестать. Я щелкаю все громче. Тогда со страшным воплем он бросается в кипящий котел вперед головой…»
Нахожу сон Квентина с той же датой:
«Поднимаюсь по лестнице в дом Вики. Меня не приглашали, она отказывалась дать мне свой адрес, но я выцыганил его у нашего гитариста. Этот хмырь продает ее горшки и кастрюли, да еще работает на ЦРУ. Открываю замок, вхожу. Она что-то стряпает на кухне. Спрашиваю — что? Отвечает — коктейль из креветок, старый эльзасский деликатес. Я спрашиваю, если это блюдо из креветок, то почему в нем столько костей. Она говорит, что это всего-навсего суставы господина Дона — для запаха, она любит все острое. Это рубаха-парень, но она почему-то произносит „рубаха“, да еще и сквозь зубы. Я спрашиваю, что это за Дон? Она отвечает, Дон Жуан, по буквам — Дон Ван — W, А, N. Что я, может быть, не знаю, но Дон Ван всегда сосал суставы пальцев. Все остальное как в тумане. Помню только какие-то куски. Она много пела. В одной из песен была строчка про агентов ФБР. Другая — что-то фольклорное, с рефреном — мой звон. Она отщелкивает ритм костяшками пальцев и спрашивает, не хочу ли я отведать кушанья из креветок. Я соглашаюсь, чтобы избавиться от этого кошмарного щелканья. Я прыгаю в огромный чан с вкусно пахнущим кипящим шоколадом, стоящий меж ее ног. В шоколаде плавают твердые орешки. Ныряя в третий раз, я слышу, как она распевает: „Ах, мэн, ах, мэн…“ Я пытаюсь крикнуть ей, что наша группа называется „ОМЭН“ — „Знамение“, но слишком поздно, получаются одни шоколадные пузыри. Шоколад пахнет, как деготь, и такой же на вкус. Я чувствую, как моя правая рука отваливается, я кричу, что тону в песне „Моя подмышка…“, а деготь — это моя песня „Мой Запах…“»
