Тэд Уильямс - Глаз бури
- Теперь нам надлежит спускаться, друг Саймон, - сказал ему Бинабик. - Большая неудобность, что ты, Слудиг и Хейстен такого великого роста - для вас нет достаточных верховых баранов. В связанности с этим наш темп будет медлительнее.
- Но куда мы идем? - спросил Саймон. - Где эта Скала прощания?
- С течением времени, - ответил тролль, - я буду производить рассматривание свитков, когда мы будем иметь остановки для сна, но сейчас мы имеем должность уходить очень скорее. Горные дороги питают коварство. Скоро наступит снег.
Опять снег, - повторил Саймон, забрасывая за спину рюкзак. - Опять снег.
6 БЕЗВЕСТНЫЕ МЕРТВЫЕ
Пришел к ней Друкхи,
К Ненайсу возлюбленной, ветроногой плясунье,
Пела Мегвин.
Лежала она на зеленой траве,
В небо смотрели темные глаза.
Молчала Ненайсу, как. камень гор.
Мегвин подняла руку к глазам, защищая их от резкого ветра, затем нагнулась, чтобы поправить цветы на надгробии отца. Ветер успел разметать фиалки по камням; лишь несколько засохших лепестков остались на другой могиле - могиле Гвитина. Куда подевалось коварное лето? И когда же снова расцветут цветы, чтобы она могла ухаживать за могилами своих родных так, как они того заслужили?
Ветер перебирал голые ветки берез, а она пела дальше:
Отвечала Друкхи только кровь ее,
Алая кровь на белой щеке.
Разметались волосы Ненайсу -
Черные волосы на зеленой траве.
Долго обнимал он Ненайсу.
Вечер, прячущийся в серых тенях,
Предвестник ночи стыдливой,
Разделил одинокие его часы.
Не смыкал Друкхи ясных глаз,
О древнем Востоке песни пел,
Шептал Ненайсу, что солнце взойдет.
Рассвет златокудрый пришел, но не смог
Не смог отогреть Друкхи Дитя Соловья.
Бездомным улетел ее быстрый дух.
Крепче Друкхи и обнял ее.
Лес и пустыня слышали, как он стонал.
И там, где два сердца бились,
Только одно сжалось от горя…
Мегвин внезапно оборвала песню, пытаясь вспомнить остальные слова. Эту песню в раннем детстве няня пела ей - печальную песню о ситхи, "мирных", как называли их ее предки. Мегвин не знала легенды, лежащей в основе баллады. Возможно, и няне она не была известна. Это была просто грустная песня, оставшаяся от лучших времен ее детства в Таиге… до того, как погибли ее отец и брат.
Она встала, отряхнула грязь со своей черной юбки и рассыпала остатки увядших цветов на траву, пробивавшуюся сквозь надгробные камни над прахом Гвитина. Поднимаясь по тропинке и кутаясь в плащ от продувающего насквозь ветра, она подумала, отчего бы ей не лежать рядом с братом и отцом ее Лутом здесь, на тихом горном склоне. Что уготовила ей жизнь?
Она знала, что сказал бы на это Эолер. Граф Над Муллаха сказал бы, что у ее народа больше никого не осталось, кроме Мегвин, чтобы вдохновлять их и вести. "Надежда, - говорил он своим тихим вкрадчивым голосом, - подобна подпруге королевского седла: тонкая вещица, но если лопнет, весь мир окажется вверх тормашками".
Подумав о графе, она испытала приступ гнева. Что он знает? Что может вообще знать о смерти человек, подобный Эолеру, настолько исполненный жизни, что она кажется ему божественным даром? Разве способен он понять, как тяжело просыпаться по утрам с сознанием, что от тебя ушли те, кого ты любил больше всего на свете, что твой народ, окруженный врагами, не защищен и обречен на медленное унизительное вымирание? Какой дар богов стоит этого серого груза боли и непрерывного потока черных мыслей?
Эолер из Над Муллаха часто навещал ее в последние дни, разговаривая с ней, как с ребенком. Когда-то, очень давно, она была влюблена в него, но никогда не была настолько глупа, чтобы поверить, что он способен на ответное чувство. Как можно влюбиться в Мегвин, которая при своем высоком, почти мужском росте, прямоте и неуклюжести в словах и манерах была гораздо больше похожа на дочь фермера, чем на принцессу? Но теперь, когда от всего королевского рода Луг Уб-Лутин остались лишь она да ее растерянная молодая мачеха, Эолер вдруг стал проявлять интерес к ней.
Однако не из каких-то низменных соображений. Она рассмеялась вслух, и ей это не понравилось. О боги, низменные соображения? Только не у благородного графа Эолера! Это-то как раз она больше всего в нем ненавидела: его бесконечную доброту и несгибаемую честь. Ей до смерти надоела жалость. Кроме того, даже если, что невероятно, он мог бы подумать о выгоде в такое время, какую выгоду он сможет извлечь из соединения их судеб? Мегвин была последней дочерью разоренного рода, правительницей разоренного народа. Эрнистирийцы одичали, живя в лесах Грианспогских гор, загнанные в первобытные пещеры предков сокрушительным смерчем, обрушенным на их головы Верховным королем Элиасом и его риммерским орудием - Скали из Кальдскрика.
Может быть, Эолер и прав. Может быть, она и вправду обязана жить ради своего народа. Она была последней в роду Лута, той тонкой нитью, которая связывала их с лучшим прошлым, единственным звеном в цепи, которое сохранилось у эрнистирийцев. Ей придется жить, и кто бы мог подумать, что жизнь может стать такой обременительной обязанностью?!
Пока Мегвин поднималась по крутой тропинке, лица ее коснулось что-то мокрое. Она взглянула вверх. На фоне свинцового неба кружились белые точки.
Снег. Это добавило холода в ее остывшее сердце. Снег в середине лета, в тьягаре. Небесный бог Бриниох и другое, видно, и вправду отвернулись от эрнистирийцев.
***
Единственный часовой, парнишка лет десяти с красным сопливым носом, приветствовал ее при входе в лагерь. Несколько детишек в меховой одежде играли на поросших мхом камнях у входа в пещеру, пытаясь поймать снежинки на язык. Они поспешно расступились, когда она проходила мимо в развевающихся на ветру черных юбках.
Им известно, что принцесса сумасшедшая, подумала она горько. Все так думают. Принцесса целыми днями разговаривает сама с собой и ни с кем больше. Принцесса говорит только о смерти. Конечно, принцесса сумасшедшая.
Ей захотелось улыбнуться испуганным детям, но взглянув на их грязные мордашки и рванье одежд, она решила, что такая попытка их только еще больше испугает. Мегвин быстро прошла в пещеру.
Я и вправду сошла с ума? вдруг пришло ей в голову. Может быть, эта давящая тяжесть и есть безумие? Эти тяжелые мысли, когда голова, как руки тонущего, которые бьются, слабеют?..
