Кристофер Сташеф - Скорость побега. Чародей поневоле
— Да есть кое-что. Вот не убили же вы крестьянина, хоть и было за что.
Род пожал плечами:
— А что, это не по правилам?
— Еще как не по правилам. И еще… вы готовы за слугу заступиться. Вы ему доверяете. И разговариваете с ним, а не только приказы даете. Так кто вы такой, Род Гэллоугласс?
Род покачал головой и растерянно развел руками:
— Человек. Просто человек.
Том долго не сводил с него глаз.
— Это точно, — кивнул он наконец. — Считайте, вы мне ответили.
Он отвернулся к двери и распахнул ее перед Родом.
— Гвардеец Гэллоугласс, — возвестил ожидавший Рода паж, — тебя зовет королева.
Одно из величайших и совсем недорогих сокровищ на свете — предрассветные сумерки. Мир покоится под светлеющими небесами в ожидании солнца — прохладный, полный свежести, осененный трепетным щебетом птиц.
Большой Том радостно, глубоко, словно впервые в жизни, вдохнул утренний воздух.
— Эй, хозяин! — воскликнул он, обернувшись через плечо. — Вот ведь красотища какая!
Род ответил слуге вымученной, вялой усмешкой. Том ехал впереди, что-то весело и с чувством напевая, хотя и жутко привирая.
Увы, Род пребывал совсем не в том расположении духа, какое способствовало бы любованию красотой рассвета. За последние двое суток он спал всего-то часа три.
А еще Катарина…
Их беседа была короткой и невеселой. Королева приняла Рода в кабинете и все время разговора смотрела на пламя в камине, а на своего телохранителя даже не взглянула. Лицо ее было холодно, губы плотно сжаты.
— Я в тревоге за моего дядю Логира, — сказала она. — В его окружении есть люди, которые возрадовались бы, если бы его старший сын стал герцогом.
Род отозвался столь же холодным, формальным тоном:
— Если он умрет, вы потеряете самого верного друга среди лордов.
— Я потеряю того, кто дорог мне, — строго бросила королева. — Дружбой лордов я не дорожу, но меня очень тревожит судьба моего дяди.
На взгляд Рода, это вполне походило на правду и делало честь Катарине как человеку, а также говорило о ее гуманности как правительницы.
— Изволь, — распорядилась она, — отправиться нынче же на юг, в вотчину Логира. И изволь проследить, чтобы с ним не случилось никакой беды.
Вот, собственно, и все — за исключением холодных, опять-таки формальных прощальных фраз. Нет никого упрямее оскорбленных женщин. Вот ведь глупость, глупее не придумаешь: решила отослать куда подальше своего самого надежного телохранителя!
— Веке?
— На связи, Род.
Конь повернул голову и посмотрел на седока.
— Веке, знаешь, по-моему, я самый большой осел на свете.
— Ты — великий человек, Род, ты происходишь из семейства великих людей.
— О да, уж так я велик — дальше некуда! Явился сюда, чтобы преобразить это несчастное королевство в конституционную монархию, и вот теперь плетусь на юг — в то время, когда советники разносят в пух и прах последнюю возможность какой-либо конституционности, а Дом Кловиса того и гляди прикончит монарха!
Тащусь на юг в сопровождении слуги, который с превеликой радостью вгонит мне нож под ребро, ежели чувство долга в нем возобладает над совестью хоть на полминуты.
А чего я добился? Выяснил, что тут кишмя кишат призраки, эльфы, ведьмы и уйма прочих чудищ, которых и быть на свете не должно. Тебя сколько раз до припадков довел, а самое главное — такая красотка сама бросилась мне в объятия, а я ее оттолкнул! Вот оно — мое величие, во всей своей красе! Будь я хоть капельку поумнее, я бы уже сейчас сумел все сделать, как надо. Веке, а может, лучше было бы бросить все, к чертям собачьим?
Робот в ответ негромко запел:
Жизнь моя — одни печали,
Жизнь моя — одна беда…
— О-о-о! — простонал Род. — Заткнись лучше!
Часть вторая
Мелкопоместная колдунья
Рассвет застиг спутников посреди наполовину скошенных заливных лугов. Траву покрывала утренняя роса. Въехав на пригорок, Род обозрел окрестности. Во все стороны тянулись поля, обрамленные невысокими плетнями. Там и сям виднелись купы деревьев, черневшие на фоне рассветных небес.
— Большой Том!
Том повернулся в седле и оглянулся. Увидев, что Род остановился, слуга тоже придержал свою кобылу.
— Завтракать! — прокричал Род и, спешившись, повел Векса под уздцы к груде валунов на краю зарослей граба. Том пожал плечами и развернул лошадь.
К тому времени, когда Том расседлал свою клячу и отпустил пастись, Род успел развести костерок. Верзила с изумлением понаблюдал за тем, как Род вытаскивает из седельной сумки сковороду и кофейник, а потом отвернулся, недоверчиво покачал головой, отошел в сторонку и уселся на поваленное дерево. Принюхавшись к запаху жарящейся ветчины, он вздохнул и вытащил из-за пазухи сверток с дорожными припасами.
Род глянул на слугу, нахмурился. Большой Том сидел на бревне, жуя сухарь и запивая его элем из кожаного бурдюка. Род негромко выругался и крикнул:
— Эй!
Его окрик пришелся не совсем кстати. Бедняга Том захлебнулся элем, поперхнулся сухарной крошкой и закашлялся.
— Чего, хозяин? — наконец выдавил он.
— Ты что, брезгуешь моим пропитанием?
Большой Том от удивления раскрыл рот.
— Ну давай, иди сюда! — Род нетерпеливо махнул рукой. — И сухари свои прихвати, мы их обжарим в жире от бекона — пальчики оближешь!
Большой Том несколько раз открыл и закрыл рот, став от этого похожим на большую рыбину, выброшенную на берег. Наконец он растерянно кивнул и поднялся.
Вода закипела. Род приоткрыл крышку кофейника и всыпал туда пригоршню кофе. Большого Тома он встретил взглядом из-под нахмуренных бровей.
— Ты на что пялишься, Том? Костра не видал?
— Вы… вы позвали меня поесть вместе с вами, хозяин!
Рот ругнулся.
— Это что же, чудо какое-то немыслимое? Ну-ка, дай мне хлебнуть из твоего бурдюка, а то я пыли наглотался — будь здоров.
Том кивнул, не спуская глаз с Рода, и послушно протянул ему бурдюк. Род отхлебнул эля, глянул на слугу и снова нахмурился:
— Да в чем дело-то? Ты что, в первый раз видишь, как человек эль пьет? А я кто такой, по-твоему? Чудище из сказки?
Том захлопнул рот, взгляд его помрачнел.
А потом он усмехнулся, расхохотался и уселся на камень.
— Да нет, хозяин, нет! Просто вы на редкость добрый человек, вот и все. Вот и все, ей-богу!
Род сдвинул брови.
— Это что же во мне такого редкостного?
Том бросил на сковородку два сухаря и, ухмыляясь, поднял глаза к Роду.
