Владимир Талалаев - Рагнарек
Единый шагнул к мальчишкам с десинторами, всмотрелся, и громом пророкотал меж скал его голос:
— Золотоглазый и Ано, давно я ждал вас... Горящая Жизнь и Мастер Иллюзий.
— Ты ошибаешься, — холодно бросил младший мальчишка, — Не то есть Имя, под которым творили рабов, а то, под каким обретали свободу! Здесь нет Мастера Иллюзий Ано, а есть Сын Человеческий Илья. И нет здесь подчиненного тебе и ставленника твоего Золотоглазого, от которого ты даже имени и не помнишь, одно прозвище, а есть друг мой и старший брат Мишель! И не тебе пытаться овладеть нами через имена наши... Пламенный!
Дрогнул и озарился багровым огнем спокойный лик Эрэ, и бешенством загорелись глаза его.
— Пусть я не в силах управлять вами через имена ваши, — пророкотал золоторожий диктатор, — Но в силах я лишить вас имен ваших и памяти вашей!..
И с воем помчались на ребят серебряно-золотые мушки из плаща, и облили с ног до головы телами своими, и откатили назад, и лишь рассмеялся в ответ Мишель, и звоночком вторил ему смех Ильи. И сказал тут Мишель сияющему противнику своему:
— Нет у тебя власти и над мыслями нашими, и над памятью. Пуст ты отныне...
И в страхе великом исказилось благородное лицо Единого, и меч возник в руке его. И ринулся он в атаку, и туго пришлось бы дерзким ребятам, но тут Славик выпустил на свободу свою ярость, и меч на взмахе преломился и брызнул осколками, разлетевшимися мушками по всему острову.
И попытался он вновь исказить мир вокруг, чтобы прихлопнуть наглецов, отправить их вослед балрогессе и СЛУКовцам, но удары его вязли в магическом потопе, устроенном захлестнувшей мироздание энергией Славки, и промахивался он раз за разом, не попадая ни в кого из окруживших его.
И тогда перепуганный Единый, демон-огонь вселенной Эрэ, перетек в сияющую пчелу-матку, и повел на мальчишек все свое войско, всех мушек, что родились из его капель, когда Женька закричал на него в этих же чертогах, спасая жизнь Лассаре. "Пусть не на память, так на тела их повлияю! Р-А-З-Д-А-В-Л-Ю-!!!"
В ярости своей и испуге своем не смотрел он по сторонам, а потому не видел, как Славик подбежал к Мельтору и зашептал ему на ухо:
— Князь! Ты же можешь превращаться в кого угодно, верно? Я же сам видел!
— Могу... Я и не скрываю этого... — Мельтор поудобнее пристраивал в руке меч из струящейся тьмы, готовясь кинуться в бой.
— Тогда оставь клинок, или ты вновь проиграешь и снова никого не спасешь! Пойми — не в золотой оболочке он, не там его сущность!
— Сущность?!
— Ну да! И убить надо не его облик, а его сущность! Эх, впервые жалею, что Абадонну убили! Но ведь ты знаешь, как он выглядел? Так попробуй, превратись на немного времени в него и посмотри на него тем самым взглядом, выпивающим сущность!
— Боюсь — не выйдет у меня... Одно дело — форма, а вот далее...
— Мель, или ты сейчас пробуешь, или все мы тут — трупы! Впитывай мою энергию, заряжайся ею, трать ее, но превращайся немедленно! Пока еще не поздно, пока он отвлекся и не сообразил, отчего не может попасть! Представь себе внятно: ты — сын Лорда Мрака. Вспомни, как ты приобрел свои глаза, как на это среагировал отец...
— Отца напугало проклятие Сфинкса, — изменившимся голосом проговорил Мельтор. — Он сам чуть не погиб от моего взгляда, и войско его сильно поредело тогда...
— Проклятие Сфинкса? — удивился контрабандист.
— Ну да. Я раздраконил Пятого Сфинкса, и этот великий Оракул не вынес моих насмешек над своими глазами и "наградил" меня точно такими же, разрушающими суть и испепеляющими до основания. А затем отец придумал мне эти очки, позволяющие видеть и при этом не разрушать...
Превращение прошло мгновенно.
И вот уже перед Славиком был не Крылатый Мельтор, Демон Любви К Миру, а "юноша бледный со взором горящим" — Принц Мрака в черном своем камзоле и с плотными зеркальными очками, надежно скрывающими глаза.
Серебрянокожий повернул голову к Славке и спросил с некоторым сомнением:
— Похож?
— Как две капли воды! — хмыкнул бывший контрабандист.
— Тогда пригнитесь! Все!
И Славик, поняв, что сейчас случится, истошно завопил:
— ЛОЖИСЬ!!!
И все подчинились ему. Все, кроме бушующего Единого, упали лицами на песок.
И не видели поэтому, как новоявленный Абадонна чуть-чуть приподнял свои зеркальные очки, не сводя взгляда с врага своего, и над их головами прошло желтое сияние взгляда, и как врезалось оно в обезумевший Рой.
— И пришедший из заключения из-за Грани Миров возьмет на себя всю боль Арты и убьет Единого... Слишком старое пророчество! — смех ударил Единого больнее взгляда.
— Но ты — не Мелькор!
— Теперь — нет! Ты ведь сам так хотел этого! Так получай же! — и ртутная кожа засветилась, словно расплавленное серебро. Полыхнуло нестерпимым жаром.
— Ты не Мелькор! — в голосе Единого появился испуг.
— А я и не утверждал этого, — холодно бросил серебрянокожий юноша с черными пышными волосами и приподнял очки посильнее. Желтое сияние стало ярче, и Единому становилось все трудней удерживать прежнюю благообразную форму. Теперь золотое лицо его исказилось, став лицом параноика и маньяка, черты заострились, словно проступали изнутри несуществующие кости, глаза глубже упрятались в глазницы, а изящная корона, растущая прямо из головы, превратилась в крылья нетопыря. Ужасен стал лик Единого, но и в таком виде была гармония, завершенность. Даже большие, чем в благообразии прежнем. Чувствовалось, что привычен ему облик этот. Похоже — самозваный бог Риадана возвращался наконец-то в свое истинное обличье. И это разоблачение страшило его.
— Ты не Мелькор! — и ужас с отчаянием был в голосе золотоликого божества.
— Потому и не ты заключал меня за Гранью Миров, а другой.
— Как зовут его?
— Ты не знаешь имен Мрака.
— Абадонна! — в ужасе узнал говорившего Единый, и это было последним действием в долгой его жизни. Серебрянокожий снял очки. Совсем! Под взглядом Принца Смерти металлическое чудовище превратилось в ряд расслоившихся скользящих картинок, выпитых без остатка бездонными глазами — колодцами желтого пламени. И бессильный металл плюхнулся на камни и песок, расплескался золотыми лужами, но не впитался, а испарился без остатка, и пар этот тоже сожгли желтые безжалостные глаза.
И только затем облик Ангела Смерти качнулся, подернулся рябью, и вскоре уже не Абадонна, а Мельтор стоял перед соратниками. Такой же, как прежде. Почти такой же, разве что кожа стала чуть-чуть смуглее и золотистей, словно отразился на ней цвет вверженного в небытие врага.
— Ох, сильно вошел в роль! Еле вышел обратно! — улыбнулся он. И затем, обращаясь к друзьям, добавил: — Можете вставать, Единый больше никого не потревожит! Никогда! Опасность миновала... — и надел плотные зеркальные очки на струящиеся желтым светом глаза...
