Алан Фостер - Избранные произведения. Т. 8. Квози: Квози. КОТализатор
— Также Америка и Россия?
— Нет, но…
— В таком случае, мы подчиним себе всю Европу, раз эти европейские государства были столь глупы, что вступили в союз с Испанией. Пусть пеняют теперь на себя!
— Не спешите! — забеспокоился Манко. — Одно дело — объединение Южной Америки, совсем другое — завоевание Европы! Подчинить себе, скажем, Германию, гораздо сложнее, чем, например, Парагвай!
Инка был неумолим:
— Мы поступим так, как сочтем нужным, но если мы и воспользуемся вашей помощью, то, скажите, что вы ожидаете для себя в качестве награды?
Манко взглянул на брата, потом снова на инка, застывшего в ожидании ответа.
— Мы с братом всегда мечтали создать в Перу индустрию развлечений, для того чтобы способствовать распространению культуры нашего народа. Если вы обеспечите нам контроль в индустрии развлечений Перу, нам этого хватит сполна.
— Люди будут прогуливаться в наших парках, кататься с наших гор, есть наши гамбургеры, — запричитал Бланке в слезах, — смотреть наши программы на нашем канале, наши фильмы в наших кинотеатрах… — …слушать наше радио, пить нашу инка-колу, — подхватил начавший стекленеть Манко, — …и даже… — он закончил заговорщическим шепотом, — …Диснейленд!..
Он задержался в облаках несколько дольше, чем было нужно, но вполне достаточно для того, чтобы следующие его слова вызвали легкое замешательство среди правительства Конституйи.
— Конечно, если война затянется надолго, — сказал он, — погибнут миллионы потенциальных покупателей…
— Война не будет долгой, — поспешили заверить его инки. — Ты все еще считаешь нас такими же нецивилизованными, какими наших предков считали виракочи? — спросил его Апу-Тупа. — Все произойдет так быстро, что европейцы даже не успеют понять, в чем дело. Прежде чем использовать свое оружие, мы выведем из строя их собственное. У них не будет другого выхода, как сдаться.
— Это предложение еще не принято, оно в стадии обсуждения, — напомнил Апу-Тупе один из знатных инков.
— Да, — поддержал его другой знатный инка, — решение должно быть принято или отвергнуто в традиционной манере наших предков.
Апу-Тупа задумался:
— Прошло много лет с тех пор, как мы в последний раз прибегнули к этой процедуре выработки решения. Манко Фернандес заерзал на своем месте:
— А что значит "решить вопрос в традиционной манере"?
— Пустая формальность, — пояснил Апу-Тупа, — перенятая нами у наших предков процедура принятия решения включает в себя обсуждение вопроса знатными и учеными инками, последующие дебаты сторон и человеческое жертвоприношение, — он отечески улыбнулся, — как поборники древней культуры инков, я полагал, вы знаете, об этой традиции.
Манко сглотнул слюну:
— А ничем нельзя заменить эту процедуру? Ну, например, общей дискуссией?
— Нет, нельзя! Традиция есть традиция, и отклонение от традиций чревато распадом общества. Жертву было принято у наших предков выбирать среди пленников. Быть избранным на заклание — большая честь для любого пленника. Кого бы вы посоветовали из прибывших вместе с вами на Конституйю в качестве кандидата в жертву?
— Боюсь, мы с братом вряд ли сможем вам в этом помочь, — поспешил уверить правительство Конституйи Манко, — мы недостаточно готовы…
— Тогда я сам сделаю выбор, — решил Апу-Тупа. — Это будет высокая женщина-виракоча! И даже не столько потому, что она потомок завоевателей, сколько потому, что традиция предписывает выбирать по возможности в жертву женщину, причем, красивую женщину. Жаль, что она не моложе своих лет, по традиции, лучшая жертва — юная жертва.
— Это жертвоприношение, — испуганно забормотал Манко, — что оно конкретно предусматривает?
— Традиции достаются нам от предков, — любезно объяснил ему Апу-Тупа, — мы их не выбираем. Перед тем как принять решение наши предки вскрывали жертве живот и читали волю богов по внутренностям жертвы.
— Вряд ли Франческа будет польщена оказанной ей честью, — мрачно изрек Манко.
— Ерунда! Она станет самым популярным у жителей Конституйи человеком!
— И все-таки, я не уверен, что Франческе понравится ее участь. Послушайте, ваш народ прошел большой путь, достиг высокого уровня развития цивилизации, вы не можете больше совершать человеческие жертвоприношения!
— Это необходимо! — настаивал Апу-Тупа, — традиции нужно свято блюсти!
Попытки братьев Фернандес отстоять свою подругу оказались тщетными.
Когда все остальные прибывшие на Конституйю с Земли узнали о решении Совета, они были несказанно напуганы.
— Что же это такое? — разбушевалась Эшвуд. — Я никогда не любила эту наглую сучку, но чтобы резать людям животы, дабы взглянуть на их кишки — это уже слишком, тем более сегодня, в двадцатом веке!
— Вы неправильно поняли наши намерения, — попытался успокоить ее Апу-Тупа. — Мы только хотим исследовать ее внутренности.
Он повернулся к находившейся в полуобморочном состоянии Да Римини:
— Ты станешь знаменитой во всех концах Конституйи, твое лицо будет знать каждый!
— А мне совсем не надо, чтобы мое лицо знал каждый! Я хочу, чтобы оно, и остальные части моего тела остались моими, не превращаясь в достояния широкой общественности, — она пятилась, пока не уперлась спиной в стену экспозиции.
Трое вооруженных трубками стражей, сопровождавших Апу-Тупу, направились к ней.
— Не подходите ко мне! — завопила она, угрожающе растопырив пальцы. — Предупреждаю, мои руки — смертельное оружие!
Один из солдат поднял до боли знакомую братьями Фернандес трубку. Да Римини закатила глаза, обмякла и рухнула на пол. Эшвуд тяжело вздохнула. Картер поморщился и отвернулся.
— Мы ее только усыпили, — успокоил их Апу-Тупа.
— Какое это имеет значение, если вы все равно собираетесь принести ее в жертву, — проворчала Эшвуд.
— Тело должно быть в идеальном состоянии. Нам не хотелось бы, чтобы она преждевременно поранила бы себя.
Солдаты подняли уснувшую Да Римини и унесли ее прочь.
— Не волнуйтесь за нее! Жертвоприношение будет транслироваться на всю Конституйю. Вам мы предоставим возможность следить по экрану за событиями жертвоприношения.
Он задумался:
— Это событие соберет у экранов множество людей. Ведь более двухсот лет мы не приносили в жертву чужаков, тем более испанцев.
— Она не испанка! Она перуанка! — возразил Бланко.
— Кем бы она ни была, это уже не имеет значения. Мы представим ее как испанку, виракочу!
