Роберт Ибатуллин - Роза и червь
В мутной воде покоилось, вырастая из песчаного дна, нечто похожее на… губку? мшанку? коралл? Из её щелястых недр поднимались и сносились течением мелкие полупрозрачные… споры? икринки? Наплыв виртуальной камеры на одну такую крупицу, сильное увеличение – и Зара увидела личинку, похожую спереди на многощетинкового червя, а сзади, с плоского хвоста, на головастика. Личинка волнообразно извивала хвост, самостоятельно прокладывая себе путь сквозь воду.
Другая сцена. Целая стая щетиноголовастиков играла в пронизанной солнцем воде, совсем как мелкая рыбёшка. Червь, несомненно, прокручивал перед ней миллионы лет эволюции какого-то инопланетного вида. Выросшие, обросшие известковым панцирем щетиноголовастики рылись в донном грунте своими сильно развившимися щетинками. Одни сцеплялись друг с другом и спаривались, другие метали икру, и тут же из созревших икринок вылуплялись новые личинки… Итак, теперь они размножались сами по себе, без материнской «губки». Как же такое называется?
– Термин, который вы пытаетесь вспомнить – неотения, – проговорил Червь. – Но это так, второстепенная деталь. Вернёмся к основной теме. Интеграция. На первом этапе одноклеточные существа объединяются, как вы видели, в многоклеточных. На втором – многоклеточные объединяются друг с другом. Сначала опять-таки в семьи.
В ускоренной съёмке Зара видела, как щетиноголовастики всё реже плавают и всё чаще роются в грунте; как по мере эволюции хвост у них усыхает, а щетинчатая передняя часть развивается в нечто вроде короткой игольчатой многоножки. Затем она увидела подводную гору, похожую на коралловый риф, и тут же – эту гору в разрезе. Не риф, а колония иглоножек, что-то типа подводного муравейника. По лабиринтам его ходов ползали иглоножки-рабочие, неутомимо таская яйца и кусочки пищи. В центральной камере покоилась гигантская матка, утратившая колючки, похожая на бледную голую гусеницу. Сфинктеры яйцекладов безостановочно выдавливали из себя яйца, и тут же на теле матки копошились иглоножки-трутни, тоже гладкие, напоминающие мокриц. В воде вокруг рифа роились иглоножки-охотники с развившимися из щетинок плавниками.
– Муравьиный путь эволюции – тупиковый, – сказал Червь. – Отдельные особи общаются между собой запахами. Химические сигналы – слишком узкий канал обмена информацией. Отдельная иглоножка обрабатывает больше информации внутри себя, в своей нервной системе, чем в общении с другими особями, а потому сохраняет индивидуальность. Эта семья никогда не разовьётся в полноценный многотелый организм, такой, что отдельные особи потеряют индивидуальность и будут сведены к роли клеток. Такая степень интеграции будет достигнута на другой ветви эволюции. У тех существ, что изобретут более ёмкий канал общения друг с другом. Посмотрим же на них.
Зара снова увидела роющихся в иле щетиноголовастиков, и снова в ускоренной съёмке миллионы лет эволюции пролетели за минуты. Щетиноголовастик рос. Щетинки усложнялись, развивались в подобия клешней и гребных плавников, но не исчезал и хвост… и наконец существо, похожее на рака с гладким хвостом тритона, выползло на сушу. Ракотритоны поначалу были неуклюжи. Но постепенно их очертания приобретали изящную поджарость, походка – быстроту и уверенность.
В пышной зелени джунглей чужой планеты перед Зарой мелькали бесчисленные, поражающие разнообразием виды потомков ракотритона. Двуногие и четвероногие, ползающие, ходящие и прыгающие по деревьям, крошки величиной с палец и гиганты выше человеческого роста… Но наконец в этом калейдоскопическом хаосе виртуальная камера остановилась на одном виде, и дальше следила только за ним.
Это было грациозное существо величиной с кошку, общим планом тела похожее на кенгуру или двуногого динозавра – пара сильных ног, горизонтально посаженное тело с длинным хвостом-балансиром. Вот только передних маленьких лапок было не две, а четыре, плюс сложная система клешней, усиков и жвал вокруг ротового отверстия на конце конической головы. Тело ракозавра было покрыто колючими панцирными щитками цвета старой кости, а передвигался он то кенгуриными прыжками, то шагами, в пластике которых чудилось нечто птичье.
– Существа, которых вы не слишком удачно назвали ракозаврами, впервые на этой планете обрели разум, – произнёс Червь как будто с некоторой гордостью.
– Это ваши предки? Или предки ваших хозяев?
– О нет. Я же сказал, что выбрал этот вид за его сходство с людьми. Мои предки жили под водой, их история была бы для вас слишком непонятна. Но когда-нибудь дойдём и до них, а сейчас вернёмся к ракозаврам.
Зара увидела саванну в сумерках, в свете огромной щербатой луны, и большую ракозавриную стаю. Более крупные – самцы? – охраняли по периметру тесную группу ракозавров поменьше и совсем мелких – самок с детёнышами? Было трудно понять, есть ли на них одежда, но панцири и хвосты воинов покрывали яркие красные и чёрные полосы боевой раскраски.
– Речь, – значительно произнёс Червь. – Звуковая речь. Канал общения с резко повышенной информационной ёмкостью. Обмен информации между индивидами резко усилился, но и сами они поумнели, обмен информации внутри индивида всё ещё превосходил внешний. На этом этапе разумные существа ещё сохраняли индивидуальность.
На круглой, вымощенной камнем площадке два ракозавра стояли друг против друга – явно изготовившись к единоборству. Один был разукрашен золотистыми и белыми полосами, другой – розовыми спиралями. На хвосте у каждого ремнями крепились каменные зубцы, которые превращали хвост в смертоносную палицу. Дуэлянты (гладиаторы?) ходили кругами, напряжённо поводя хвостами в готовности атаковать, яростно шипели и пощёлкивали жвалами, а публика вокруг арены одобрительно пищала и свистела. Всё это и вправду выглядело удивительно по-человечески.
– Итак, они сохраняли индивидуальность, – повторил Червь. – Но благодаря усилившемуся обмену информацией их общество становилось всё более сложным и интегрированным. Военная и экономическая конкуренция запустила естественный отбор. Семьи разрастались в кланы и племена, племена объединялись в государства.
На плоской мшистой равнине стояло огромное и нестройное войско ракозавров – все в разномастной боевой раскраске, злобно шипящие и щёлкающие, с уже не каменными, а металлическими привязными зубцами на хвостах. Напротив стояла другая армия. Стройные одинаковые каре (фаланги? легионы?) ракозавров в металлических латах поверх натуральных панцирей, с длинными, торчащими вверх копьями в передних лапках. Над каждой фалангой возвышалась на шесте и трепетала под ветром хоругвь со сложным абстрактным символом. С оглушительным свистом орда варваров ринулась в битву. Со стороны легионеров барабанной дробью протрещала команда, и все они как один опустили копья, выставили вперёд острия.
