Георгий Гуревич - Только обгон: (По мотивам мемуаров йийита Гэя)
Но вот что изменяется: количество крови, притекающей в клетки. Кровь движется медленнее и меньше переносит кислорода. Нам угрожает подобие горной болезни: вялость, головокружение, тошнота, потеря сознания, в конце концов.
Допустим, мы справимся с этим, постепенно заменяя нормальную атмосферу чисто кислородной. Только не забыть бы о пожарной опасности. Что ещё?
Кровяное давление. Массивная кровь сильнее давит на стенки сосудов. Мы все постепенно становимся гипертониками. В перспективе разрывы капилляров, подкожные кровоизлияния, кровоизлияния во внутренние органы, в сердце и в мозг. Инфаркты! Инсульты!
Чем предупреждать? Невесомостью. Но невесомость — это отказ от приращения скорости, от борьбы с ускользающим “Паломником”. Есть ли другой выход? Сон. Временное прекращение жизни. Но кто будет управлять ракетой, пока мы будем спать?
В одиночку терзался я этими страхами. Слушать меня не хотел никто.
— Что ты пугаешь сам себя? — говорили ребята. — Посмотри на “Паломник”. Идёт себе благополучно. А у них ведь скорость выше нашей.
И напрасно твердил я, что мы их обгоним когда-нибудь. Тогда станем впереди идущими, невольными испытателями. На себе будем опыты ставить, пробовать, никто не предупредит нас о неожиданностях.
— Когда обгоним, там будет видно, — отвечали мне. — Пока что просвет растёт.
Не с кем было посоветоваться. Молодожёны, обе пары, были заняты друг другом. Сэй Большой стал почти невменяемым после свадьбы, сходил с ума от ревности, просто опасались мы, что он в припадке ярости пришибёт брата или новобрачную. Впрочем, Сзй Нижний никогда не был мыслителем, я на него и не рассчитывал. Гэтта почему-то избегала меня после того разговора о твёрдых характерах. И остался у меня один Пэй, мой верный друг и оруженосец со школьной скамьи.
Но у Пэя — даже у Пэя — свои недостатки, те самые, которые являются продолжением достоинств.
Пэй идеальный помощник. Он исполнителен, точен, трудолюбив, вынослив и бескорыстен. Положиться на него можно всецело, если знаешь, что положить. Но Пэй по натуре религиозен, а это недопустимо для конструктора.
Нет, в бога он не верит, конечно. Пэй религиозен по натуре, а не по взглядам. Он не верит в бога, но верит в гениев. Верит, что есть на свете умные люди, которые по-мудрому выбирают самых умных — докторов наук, а те выдвигают из своей среды мудрецов в академики, что самые сверхмудрые из всех пишут монографии, а наше скромное дело — читать, запоминать и повторять, в лучшем случае — дополнять по мелочам. Поэтому, когда беседуешь с Пэем, кажется, будто ты сидишь в библиотеке и перелистываешь справочник.
В тех же редких случаях, житейских преимущественно, когда в памяти Пэя нет руководящей цитаты, он верит в меня. И это ещё хуже. Это уже не библиография, а мистика какая-то, беседа с зеркалом наедине.
— Разве ты думаешь, что на “Паломнике” готовят погружение в сон? — Вот первый вопрос, который я услышал от Пэя.
— А ты разве думаешь, что мы во всем должны подражать “Паломнику”? Как же мы обгоним, если будем подражать?
— Но Джэй собрал у себя лучших учёных планеты. Если они не планируют сон, значит, сон и не нужен.
— Они планируют сон, — заявил я с деланной уверенностью. — История с Джэттой — прямое доказательство. Ведь вся эта автоматика не создавалась же срочно, специально для Джэтты, чтобы наказать её за тайную связь с нами. Видимо, технология усыпления была разработана на “Паломнике”, подготовлена и при случае её испытали на Джэтте. Возможно, сейчас все паломники уже погрузились в сон, мы только не узнали ещё. И нам нужно готовиться тоже. Как? Скопировать хотя бы стеклянный гроб Джэтты.
Мы с Пэем распределили обязанности. Он разбирается в схемах, я привязываю эти схемы к возможностям наших мастерских, и оба мы изготовляем копии стеклянных саркофагов для гипотермического сна.
Прошло не так много времени, одно из моих предположений оправдалось. “Паломник” исчез из виду. Что это могло означать? Только одно: снова кризис, двигатель включён, скорость невозможно прибавлять, наткнулись на некий порог.
Но через несколько часов радиозвезда “Паломника” снова замигала. Мы получили радиограмму такого содержания:
“Капитану Рэю от капитана Джэя.
Дорогой зять! Поздравляю со свадьбой, желаю счастья тебе и дочери. Я проверил и оценил твою храбрость, а теперь хотел бы проверить и разум. Ты должен понять, что у вас нет ни единого шанса обойти мой корабль. Нет смысла истощать обе команды напряжённой гонкой, и потому мы предлагаем мирное соглашение: нам, как первооткрывателям, три четверти пещеры, вам — одна четверть, и можете делать с ней что хотите, использовать или выламывать и вывозить. Лягу в дрейф, как только увижу, что вы легли в дрейф. Выключение двигателя считаю согласием”.
Мы обнимались, крича: “Ура! Они струсили”. Мы изощрялись, придумывая едкий ответ, например: “Охотно возьмём вас на буксир”. Или: “Арестуйте Джэя и поворачивайте домой!” Или: “Встретим в пещере подарками”. Однако в конечном итоге склонились к суровой простоте, ответили: “Нет! Нет! Нет!”
Вероятно, Джэй догадался, как мы ответим, потому что, не дожидаясь нашей радиограммы, сутки спустя “Паломник” замигал снова:
“Дорогой зять! Возможно, наше мирное предложение ты счёл признаком слабости. Но не обманывай себя пустыми надеждами. Ты же видишь, что двигатель работает снова и мы набираем скорость. Наш учёный совет обеспечил наращивание скорости вплоть до третьей девятки (то есть до 0,999 с). Вы никогда не обгоните нас…”
Ещё несколько передач было в том же духе. Мы регулярно отвечали: “Нет, нет, нет!” И в стандартных радиосигналах невозможно было почувствовать — даже я понял не сразу, — что в наших “нет” было все меньше уверенности. Чтобы заметить это, нужно бы наблюдать нас со стороны изо дня в день.
Вот сидим мы за ужином — семь замученных, отяжелевших от усталости существ в одинаковых сизо-голубых комбинезонах и одна элегантная дама в белом атласе с гипюром — Джэтта. Мы вымотаны, тяжко дышим, лениво ворочаем челюстями. Разговор ведёт Джэтта.
— Вам нравится моё платье, девочки? К сожалению, я не успела спороть кружева. Кружева выходят из моды, последний шик — это отделка натуральным мехом. Гарнитур в одной тональности: чёрный бархат с чернобуркой, белый атлас с горностаем. Сдержанность — признак утончённого вкуса. Я обязательно закажу феям отделку из горностая.
Я смотрю на Рэя выжидательно. По-моему, он, а не я должен воспитывать свою принцессу, внушать ей, что мы летим не за нарядами для наших жён.
И тут Слово берет Сэтта:
— Ах, миленькая, у каждой свой стиль. Я брюнетка, мне к лицу яркое. Лично я возьму что-нибудь броское: скажем, терракота с отделкой из рыжей лисы. Два хвостика крестом на груди.
