Виктор Гончаров - Под солнцем тропиков. День Ромэна
— Лёкодиль… пищрение… — подумав, согласился Дой-на. Затем, отделив половину капустных гроздей для себя, другую половину он отдал Петьке.
Этот сорт пищи пионеру более пришелся по душе. Грозди вкусом своим напоминали ему те самые яблочки с далекого пустыря, от которых, когда их ешь, невольно зажмуриваешься.
Подкрепившись, приятели тронулись далее.
10. Попугаи и люди — Ковровые Змеи
Где эвкалипты из великой семьи своей выдаются яркой, сметанного цвета корой и непролазно, непроходимо стоят заросли австралийского «чайного дерева», где благородный мирт со снежно-восковыми цветками распространяет кругом пряный аромат, где по белому речному песку растыканы редко гигантские деревья-бутылки, — там, в маловодной Австралии, ищи воду, ибо где нет ее, где подпочва лишена влаги, эти диковинные и чудесные деревья не растут.
И вот — такая местность. Широкое и глубокое русло некогда многоводной реки. Ныне, вместо реки, игривая речушка змеится в ярких зеленях. Но почва кругом пропитана влагой — память о бурном весеннем половодьи, когда вместо змеистой речушки мчался грозный поток.
Теперь на белом искристом песке спокойно красуются мирты, торчат там и здесь деревья-бутылки и зеленым сплошным барьером заполняют все промежутки «чайные деревья». Это в русле. А по высоким берегам расположились каймой красавцы-эвкалипты, с белой кожей и голубовато-серой листвой. Их трехобхватные стволы с далекого расстояния сливаются вместе и кажутся богатырским частоколом, замыкающим русло с обеих сторон. Вверху же, в знойном небе, перпендикуляром к земле, колдует ослепительным огнем тропическое австралийское солнце.
Таков растительный мир в этом сказочном уголке, в этом веселом оазисе, зеленой лентой упавшем на необозримую гладь унылых пустынь. А мир животных? Королевские тигры, ягуары и леопарды, таящиеся в зарослях у реки; вертлявые обезьяны на ветках дерев; быть может, слоны, антилопы и зубры возникли уже в виде заманчивых образов в воображении читателя. Его разочарую я. Хищников нет в Австралии, за исключением одичавшей собаки динго. Нет обезьян, слонов, антилоп и зубров. Австралийская фауна оригинальна, но очень бедна. Здесь водятся животные, давным-давно вымершие в других частях света. Самым крупным из них является кенгуру, рост которой в сидячем положении достигает роста человека. Самым оригинальным — утконос, с которым нашему приятелю Петьке уже довелось столкнуться. Еще замечательны: ехидна или колючий муравьед, несущий яйца, как птица, и вынашивающий их в кожной сумке на животе; австралийский медведь — безобидный тупой карапузик, живущий на деревьях; летучие лисицы и мыши; кенгуру-крыса — настоящий карлик. Все это — животные сумчатые, животные, остановившиеся в своем развитии в те незапамятные времена, когда человек в образе человекоподобной обезьяны лазил по деревьям, в трудных местах помогая себе хвостом.
Но и этих животных не видно в благодатном русле реки, не видно потому, что образ жизни их — преимущественно ночной. Лишь мир пернатых, которыми славится Австралия, представлен здесь достаточно полно.
Высоко над землей в дымчатой кроне эвкалиптов пестрят яркие пятна. Одни из них белы, как снег, другие красны, как кровь, третьи — бледно-розового цвета, цвета утренней зари. Тут же пятна, синие, желтые, зеленые и голубые — всевозможных оттенков, фантастических сочетаний. Пятна многочисленны, вертлявы, крикливы. Резкие, неприятные голоса, гомон ужасный… Читатель догадался, что я говорю о попугаях.
Да, Австралия — страна попугаев. Из шестисот видов, существующих во всем мире, их здесь насчитывается до двухсот пятидесяти. Величина их колеблется от крупной вороны до воробья. И наш уголок не обижен ими. Можно подумать, что они являются полными хозяевами леса: столь шумно и непринужденно выражается ими радость жизни.
Вот два белых какаду с хохолками цвета спелой ржи не поделили чего-то. С пронзительным криком сцепились они клювами и, опрокинувшись на сучке вверх ногами, начали тузить друг друга, пуская в воздух перья-снежинки. А над ними четыре розеллы, чванливо усевшись в круг, затеяли концерт. У них необыкновенное оперение и — не в укор другим попугаям — приятный мелодичный голос, напоминающий свист скрипичной квинты. В палитру красок розеллы входят ярко-багряные цвета и черно-бурые, бледно-желтые и желто-серые, светло-зеленые и желто-зеленые, темно-синие и сине-фиолетовые. Но еще ярче и богаче красками многоцветный лори. Он сидит сейчас на цветущей ветке эвкалипта и насыщается сладким соком цветка. У многоцветного лори в оперении — все переходы от бледнокрасного цвета через лимонно-желтый, изумрудно-зеленый и темно-синий к сине-фиолетовому. Глаза у лори — оранжевого цвета, клюв — кроваво-красный, ноги — бледно-бурые. В полете, залитый солнцем, он кажется порхающим спектром и слепит глаза.
Ни в одной семье птиц нет столь разительного многообразия, как в великой семье попугаев. На засохшей ветке сидит пара черных арара-какаду. Они отдыхают и наблюдают, и заняты размышлением. У арара — голые красные щеки, острые хохлы и вид довольно противный. Это самый крупный попугай в мире. А рядом с ним, на той же ветке, притулилась стайка резвых зеленых попугайчиков — луговых. Их обычное местожительство, как указывает название, — луга, но весной, во время гнездовья, они живут на кронах высоких деревьев. Арара-какаду — громадны, важны и непривлекательны, луговые попугайчики — невелики ростом, изящны, красивы. Тут же порхают, резвясь, прелестные белые нимфы с кремовой головкой и кремовым хохолком, и тяжело режет воздух вороной какаду с красной полосой на хвосте. Он приятнее своего родственника арары, но все же достаточно мрачен в сравнении с легкокрылыми резвушками-нимфами.
Не без основания сравнивают попугаев с обезьянками. В их манере двигаться, ползать по коре деревьев, отвечать на раздражения внешнего мира много сходства с четверорукими обитателями леса. Посмотрите на белого какаду. Его толкнул невежливо великан арара. Какаду скривил голову набок, две-три секунды разглядывал молча невежу и вдруг, распустив крылья и нахохлившись, заорал пронзительно, угрожающе. Когда возмущенный его смелостью арара сделал вид, что хочет проучить смельчака, какаду, как отступающая мартышка, задом ускакал вниз по суку, продолжая неистово орать. Или красавица розелла. Ковыряя клювом кору, она наткнулась на странную гусеницу. В коре эвкалиптов обыкновенны гусеницы-древоточицы, но эта нисколько на них не походила. Розелла долго сидела перед находкой, разглядывая ее то правым, то левым глазом. Чтобы лучше видеть, она даже склонялась осторожно вперед, готовая каждую секунду и к нападению и к бегству. Наконец решилась. Быстрым хватком зажала гусеницу в лапке, поднесла к глазам, к носу. Из гусеницы потекла зеленоватая жидкость. Розелла глубоко задумалась над этим явлением и что-то смекнула. Вытянув лапку перед собой, она разжала пальцы и, перегнувшись через сук, до самой земли проводила недоумевающим взглядом свою необычайную находку…
