Пол Андерсон - Планета, с котоpой не возвpащаются
— Подобные вещи больше не случаются с космическими кораблями.
— Могут случиться, если произойдет несколько маловероятных совпадений. Или, послушайте, вы говорили, что была попытка саботажа на «Хадсоне»?
— Да, подождите, вы имеете в виду… — Я ничего не имею в виду, Кемаль, но дома есть группы, настроенные против самой идеи колонизации. Секта рессуррекционистов считает, что это не соответствует воле господа. Все фанатики, все эти монархисты, коллективисты, евгеницисты понимают, что их крайне незначительные шансы захватить власть совсем исчезнут, если люди двинутся из Системы. Там есть группа Хилтона с ее псевдонаучными идеями о внеземных болезнях, вторжениях или мутациях колонистов во что-то отличное от людей и враждебное им, вы понимаете?
— Бомба, спрятанная в «Да-Гама», — Гуммус-луджиль потер подбородок. — Это было бы не слишком трудно сделать: их корабль не строился с самого начала, как наш… Конечно, трудно себе представить, как можно было проникнуть к нашему конвертору. Все наши рабочие, до последнего электрика, были тщательно проверены правительством. Но могло быть, могло быть.
— В этом случае… — В Лоренцене нарастало возбуждение. — В этом случае нам нечего бояться.
— Зато этим ублюдкам нужно бояться меня! — Рука турка потянулась к ружью.
Прошел еще один день. Встало сине-зеленое солнце, рассеялся туман, выпала роса и с металлическим блеском легла на травы. Через шесть часов встало красное солнце, и начался день. Плыли тонкие красные и зеленые облака. Двойные тени повторяли их цвета. Растительность мерцала множеством оттенков, когда ее шевелил ветер. Первый солнечный закат был не столь эффектным, так как Лагранж-II все еще был высоко в небе, но конец дня был жутким. Парадоксально: становилось прохладно, даже холодно, когда светило только меньшее солнце, но его красный диск казался устьем огромной печи. Второй солнечный закат, как обычно, был великолепным взрывом малинового, оранжевого и золотого. Затем наступила ночь со сверкающим великолепием звезд. Взошла Сестра. Один край ее диска был красным, другой — сине-зеленым, а центр был затенен и слабо освещался лишь отраженным светом Троаса. На горизонте Сестра казалась невероятно огромной, заполняя полнеба; взойдя, она по-прежнему оставалась такой большой, что человек, привыкший к Луне, не мог избавиться от ощущения, что она падает на него. Ее свет был похож на серебряное сверкание инея. Ночь была длинной, тихой и чужой человеку.
Ночь захватила Лоренцена. Он бродил в холодной тишине, думая о чем-то, и чувствовал, как изменяется небо и земля вокруг него. Возможно, в конце концов ему захочется вернуться сюда. Новая планета будет широко открыта для любого человека: он сможет создать свою собственную обсерваторию на космической станции, постараться проверить свои собственные идеи, глядя на свою землю и понимая, что она принадлежит его детям.
Но туземцы — настроение его вновь упало. Прошел еще день и еще один. Лоренцен сидел на своем обычном месте с книгой в руках, когда услышал, что его зовут. Он поднял голову: лагерный громкоговоритель голосом Гамильтона произнес: «…явиться в помещение капитана.» Он встал, недоумевая, и отправился в штаб.
Гамильтон сидел за столом в одном из строений. Рядом с ним стоял Эвери, он выглядел взволнованно. Торнтон, Фернандес, Гуммус-луджиль и ван Остен тоже были здесь. Все ждали.
— Все здесь, — спокойно сказал капитан. — Докладывайте, мистер Эвери.
Психолог прочистил горло.
— Я немного продвинулся вперед в рорванском языке. — Он говорил так тихо, что трудно было расслышать его слова. — Не очень много: по-прежнему не представляю себе их грамматику, а также не могу выделить элементарные языковые единицы. Но мы уже можем говорить о простых вещах. Сегодня они сказали, что хотят уйти домой. Я не совсем уверен в причине этого, однако думаю, что они хотят рассказать о своих открытиях.
— Все уйдут? — спросил Торнтон.
— Да. Я предложил отвезти их домой по воздуху, но они отказались. Почему — не знаю. Я уверен, что они поняли меня. Я показал им вертолет и пояснил жестами. Но, возможно, они не доверяют нам. Они настаивают на том, чтобы идти пешком.
— Где их дом? — спросил Лоренцен.
— Где-то на западе, в горах. Это все, что я смог выяснить. На расстоянии четырех недель пути.
— Ну? — спросил ван Остен. — Что же нам делать?
— Рорванцы, — медленно сказал Эвери, — очень не хотели, чтобы мы следили за ними с воздуха. Не знаю почему — возможно, какое-то табу, но вероятнее, они боятся, что мы будем бросать им на головы бомбы. Вспомните, что мы так же плохо знаем их, как и они нас. Если мы попытаемся следить за ними, я думаю, они спрячутся в горах и мы никогда не сумеем возобновить с ними контакта. Однако, — он наклонился вперед, — мне кажется, у них нет возражений, если мы будем сопровождать их пешком.
— Сопровождать прямо в ловушку? — ван Остен покачал головой так, что светлые волосы взлетели в воздух.
— Не кажитесь большим ослом, чем вы есть, — сказал Гуммус-луджиль. — Они не могут не понять, что остальная часть нашего отряда отомстит им.
— Неужели? — фон Остен вспыхнул и ударил себя в грудь для убедительности. — Но как остальные узнают, где мы?
— По радио, конечно, — нетерпеливо сказал Гамильтон. — Вы возьмете с собой портативный приемопередатчик…
— Но если туземцы узнают, что у нас есть радио?
— Хорошее соображение, — согласился капитан. — Похоже, что они никогда не слышали об этом явлении. И мне кажется, им никто не говорил о нем…
Он постучал пальцами по столу.
— Мистер Эвери хочет отправиться с ними, и я согласен, что мы должны послать несколько человек. Возможно, это наш единственный шанс установить контакт с местным правительством, чем бы оно ни было. Надо ближе познакомиться с их технологией и всем остальным. В конце концов они, возможно, не будут возражать против колонизации. Мы этого не знаем, и наша обязанность — узнать.
Вы, джентльмены, сейчас в лагере не нужны, ваша основная работа выполнена, и поэтому логически вы должны составить отряд контакта. Вы будете поддерживать постоянную связь с лагерем по радио и, конечно, на всем пути производить наблюдения. Вас могут подстерегать болезни, ядовитые змеи или что-нибудь еще. Но в целом, я думаю, особых опасностей не будет. Дело это чисто добровольное, и никакого позора не будет, если кто-нибудь из вас откажется. Итак, все ли отправятся в путь?
Лоренцен не был уверен, что он этого хочет. Он вынужден был признаться себе, что боится слегка и скорее хотел бы остаться в лагере. Но, черт возьми, все остальные согласились.
