Адам Вишневский-Снерг - От разбойника
Но как только я спустился на несколько метров ниже края окна, то почувствовал сильный удар по голове. Краем глаза я увидал над собой чью-то руку. Скованный страхом, я застыл у стены меж двумя этажами. Только вот холодный пот испуга, вызванный тем, что я болтался над бездной был совершеннейшей мелочью по сравнению с ужасом, чуть не сбросившим меня в пропасть, когда я наконец увидал, что рука, когтищами пальцев ухватившая меня за волосы, вырастала прямо из гладкой стены. И тут же я узнал в ней руку секретарши.
Намертво прикрепленная к стулу несчастная большая кукла все время притворялась мертвой, так что, занятый манекенами, я совершенно не обращал на нее внимания. Теперь же искалеченная секретарша этим жестом, от которого волосы становились дыбом, отдавала меня карабинерам в руки. Это именно она со своего вращающегося стула - с возгласом упырицы: "Эй ты, рогач рассеяный, что сбежал через окно и висишь теперь на веревке! Трофейчик свой забыл!", намекая на противоестественную связь моей настоящей Линды с пластиковым начальником - бросила мне на голову свой оторванный протез.
Повидимому, во время псевдо-операции она так достала врача своими воплями "Куда она подевалась?", что манекен снял протез руки с дверной ручки и спрятал его за имитацией письменного стола, так чтобы уцелевшей рукой несчастная любовница искусственного начальника смогла бы его достать.
Слыша ее выдающий мои действия крик, солдаты (наверняка заранее приготовленными инструментами) взломали дверь и ввалились в комнату. Через мгновение я увидал над собой их головы. По неудачному стечению обстоятельств три окна, находящиеся под окошком секретариата, были зарешечены. Возможно, что за этими окнами находились кассы фирмы и потому в опасении перед ворами, подобно мне ползающими по стенкам - их солидно укрепили.
Мне нужно было добраться до самого конца веревки - до окна (уже без решетки) четырьмя этажами ниже. Когда же я наконец спустился до его уровня и пинком разбил стекло, в глубине комнаты тут же увидал готовую к немедленному действию группу карабинеров. Участники операции связывались друг с другом с помощью настоящих радиотелефонов и потому с легкостью локализовали то место, где я висел на стене.
Я стоял на оконном парапете, держа конец веревки в левой, а готовый выстрелить револьвер - в правой руке. Я выбирал меж двумя возможностями умереть: пропастью с одной, и автоматами с другой стороны. Никто из манекенов не ускорял принятия окончательного решения ни малейшим движением, ни словом. В напряженной тишине ожидания этого решения раздались шаги настоящего карабинера. Это был тот самый негр, у которого я отобрал оружие на крыше Темаля.
Спокойным шагом он подошел к окну и поднял ничем не вооруженную руку.
- Это мой пугач, - спокойно, как будто просил вернуть потерянный портсигар, сказал он.
Негр-карабинер был прав, и к тому же он был настоящим. Я и не заметил, когда револьвер очутился в его раскрытой ладони. Теперь я ожидал, что негр прибавит к своему замечанию хотя бы одно предложение типа: "Господа, мы удачно закончили этот сложный эпизод, спасибо, все свободны".
Только настоящий карабинер повел себя очень странно: он сунул револьвер в кабуру и с безразличной миной улетучился из заполненной манекенами комнаты.
- Эй, погодите-ка! - пискнул я, прежде чем тот хлопнул дверью.
Мне нужно было спросить его еще о чем-то, что - в сумятице мыслей как-то туманно связано было с переплетной мастерской. Внезапно это "что-то" совершенно улетучилось из моей ничего не понимающей головы. Дело в том, что я получил по ней дубинкой ближайшего карабинера. После удара я упал с парапета на нужную сторону окна - прямиком в комнату. Лежа на полу, мне казалось, что я слышу выступление ритм-секции какой-то джаз-банды. Глухим отзвукам ударов множества дубинок (сделанных из пустых внутри картонных трубок) аккомпанировало рычание зверя, которого подвергли пыткам. Особенность этого спонтанного наказания состояла среди всего прочего и в том. что душераздирающие вопли, раздающиеся по всей округе, испускали те же самые пластиковые палачи, которые безжалостно молотили меня.
Довольно скоро манекены насытились местью за двух сброшенных с крыши товарищей. Поднявшись, я обнаружил на запястьях резиновые наручники. Фальшивые садисты подсунули мне под нос настоящее зеркальце. Смотрелся я ужасно: старый кармин кровавого пятна, расползшегося по всей рубахе (это была краска из рукоятки ножа) дополняли темно-синие полосы на лице, отпечатавшиеся после ударов "дубинок" выкрашенных чернильным порошком.
Избитый таким вот образом я направился к лифту и спустился на первый этаж в компании восьми гримеров.
Внизу все уже были извещены о результатах всеночной осады. Мы остановились в вестибюле, где искусственный полицейский небрежно просмотрел мои документы. Ему и не надо было изучать их тщательно, поскольку, после допроса сотрудников Линды, он еще вчера знал обо мне все, что хотел знать.
- Вас зовут Карлос Онтена, - констатировал он.
Я кивнул.
- И проживаете в Таведе?
Я подтвердил и это.
- А кто эта женщина?
Пальцем он указывал на фотографию открыточного формата, которая уже несколько дней валялась в моем бумажнике среди всех прочих бумажек и фотографий. Я склонился над ней, чтобы понять, о ком он спрашивает. Ответ замер у меня в гортани. Я не мог издать ни звука, хотя женщину эту знал прекрасно.
Это была Линда - на фотографии она была настоящей, живой и выглядела точно так, как и сейчас. Только вот для этой фотки мы позировали вместе: глядя теперь на нее, я понял, почему, окруженный декорациями и ненастоящими людьми всю жизнь вплоть до рассвета понедельника - я совершенно не замечал их. В изображении пластикового манекена, сфотографированного рядом с неподдельной Линдой, я узнал собственную прежнюю фигуру.
Полицейский добрался до конца стандартного набора вопросов, и мы вышли из холла. По подъезду мы прошли через две шеренги карабинеров. Восходящее солнце низко висело над Альва Паз. С той же стороны, с настоящего залива Вота Нуфо дул прохладный, освежающий ветерок. Когда я поднял лицо вверх. чтобы в последний раз глянуть на розовую, погруженную в синюю тонь неба вершину Темаля, удерживаемая кордонами небольшая толпа утренних статистов приветствовала меня воплями ненависти.
Именно так - из рядового манекена Таведы, что годами честно притворялся рабочим с фабрики Пиал Эдин, а в последнее время симулировал любовь к настоящей секретарше-референту из Темаля, после ночной сублимации - в течение неполных суток я стал убийцей карабинеров, ужасом для женщин и детей, бандитом-выродком - вампиром Кройвена.
