Александр Крафт - Оранжевый Треугольник
- Ох, как мне нравится моя работа... А ты, мальчик, что-то стал повторяться. Словарный запас закончился? - Доктор потрепал Сима по щеке и грациозно отдернул руку от лязгнувших зубов.- Не зубами, дурачок... ну ничего, этому я тебя научу.
- Паскуда... Да если бы я не был связан...
- Ну и чего ты на меня кидаешься? Не я твоя цель, опять забыл? Ты ненавидишь ЕЕ, а я тебе помогаю. Ты немного расслабился, и я просто напомнил тебе, что такое ненавидеть весь мир. Давай повторим это еще раз. К-Р-И-С-Т-И-Н-А!
И Сима опять смыл поток ненависти. Доктор ни при чем. Он только средство. Ступенька в достижении цели. Глупо на него сердиться. А вот Кристина получит свое. Она будет сотни раз умирать и рождаться только для того, чтобы снова умереть. Для таких, как она, еще не придумано наказания, да таких еще и не было. Она исключительна, и Сим придумает для нее тоже что-то исключительное. Чего еще не было в природе. А чего он разозлился на доктора? За то, что назвал Кристину шлюхой? Так это правда. Да, правда, но не ему это говорить. Доктор тоже получит свое. Вот выполнит свою функцию и получит.
Сим долго метался в позывах ненависти и наконец обессилел. Подняв покрасневшие от увеличившихся сосудов глаза на доктора, он прошептал:
- Ну давай, чего ты ждешь? Я готов.
- Ну вот и ладненько. Теперь вижу, что действительно "готов". Значит, завтра в полночь я тебя снова жду,- улыбка доктора уже не казалась приклеенной, а полосы металла не стягивали тело,- но сначала мы выполним некоторые формальности. Это ты должен переписать своей рукой.
На колени легла обычная бумажка, в которой говорилось, что он, Сим, устал от жизни, полной несправедливости... в общем, он то ли уезжает навсегда, то ли собирается покончить с собой, но никто его больше не увидит - это уж точно. Откуда-то возник столик, и Сим аккуратно переписал бумагу и подписался. Все происходило как в тумане, размытое бушующей в нем ненавистью и затуманенное усталостью. Последнее, что он помнил, был вопрос доктора:
- Как тебя звали, сынок?
Лихорадочно забилась мысль: почему "звали"? Почему он говорит в прошедшем времени? Тело боролось неизвестно с чем, так у умирающего вся энергия направляется на борьбу за выживание, постепенно переходящую в агонию. Но снова все подчинила себе ненависть. Ее бешеный поток захлестнул комнату, подхватил, закружил его и унес в слепящее "нигде" или "никогда". Потом была легкая боль от укола, и побелевшие губы Сима с неимоверным усилием гордо выдавили:
- Меня зовут Рис!
ПАРАДИЗ
Где-то далеко ухнула железная решетка. Такие бывают на воротах древних замков. Звук эхом прокатился по всему сознанию и застрял во рту. Рис почувствовал вкус этого звука. Вкус? Да. Как ни странно, у звука был вкус. Не сравнимый ни с чем, легкий и немного пряный вкус громкого металлического звука.
Он огляделся. Плоская безжизненная равнина, сплошь покрытая мелкой травой, слишком ровная, чтобы быть естественной. Рис опустил голову. Вблизи трава оказалась рисунком, нанесенным на ровную, слегка пружинящую и теплую поверхность.
Думалось вяло. Мозг с натугой перерабатывал информацию и не желал удивляться. Ну, вкус звука, ну, огромный рисунок лужайки до горизонта, которая не была лужайкой, и еще небо. Низкое синее небо светилось все сразу, не выдавая положения скрытого светила. Но это не была голубизна обычного неба, точнее, это была люминесцентная краска синего цвета. Свет лился мелкими брызгами, как редкий весенний дождь. С тихим шипением падали частички этого странного света на плоскость под ногами. ЗВУК СВЕТА. Рис все же удивился. "Где это я? Что-то не похоже на знакомый мир..." Удивление рождало беспокойство, и Рис сделал первый шаг. Бум-м-м. Отозвалось эхо в голове, и соленый привкус звука заполнил рот. Бум-бум-бум. Он побежал по равнине, подгоняемый тревогой, постепенно переходящей в страх. Он боялся этого мира, чуждого всему живому, восставшего против жизни как таковой и против него - инородного тела в этом нечеловеческом пространстве. Рис чувствовал, что за ним бесшумно движется какая-то масса. Не враждебная, а, скорее, равнодушно изучающая, как покупатель в магазине рассматривает купленную им ненужную побрякушку.
Рис обернулся. За его спиной никого не было, но ощущение присутствия наблюдателя не прошло, а переместилось снова за спину. Он бросился бежать изо всех сил, как только позволяли его нетренированные мышцы. Через некоторое время он стал задыхаться. Силы покидали его, а проклятая равнина и не думала заканчиваться. Страх еще усилился. Теперь это был липкий ужас, давивший на душу и тело многотонным весом. Ему никто не мешал бежать, но толку от этого было мало. Создавалось впечатление, что он все время оставался на том месте, куда попал вначале.
Рис упал. Сердце бешено колотилось, и диссонанс звука ударов сопровождался полынной горечью во рту. Не в силах больше бежать, он поднял голову, готовый ко всему, что ему предстояло вынести. Прямо перед ним, в двадцати футах, возвышался Оранжевый Треугольник. Не эмблема с куртки доктора, но живое, чуждое ему существо - хозяин этого мира. Рис мог рассмотреть его границы, но как только он пытался посмотреть прямо в центр, Треугольник проваливался и взгляд засасывало, как будто некий гипноз не давал отвести глаза. Это невозможно было понять, а тем более описать. Сгусток пустоты, концентрация вакуума, в нем было что-то неправильное, что-то отсутствовало, но это отсутствие само стало материей, из которого и был создан Треугольник. И еще это "ничто" или "нечто" светилось мягким оранжевым светом, звучало приятным созвучием, которое отражалось великолепным вкусом, немного сладким, немного терпким. Толщину Треугольника невозможно было определить, но Рис почему-то подумал, что он очень тяжелый. Очень. Как планета, нет, еще тяжелее - как мир, и такой же, как мир, древний.
Верхний угол существа стал немного светлее, и Рис осознал, что находится в контакте с ним. Не было слов или образов, просто он вдруг успокоился. Теплота Дома разлилась по всему телу. Страх отступил. На его место пришла уверенность, что здесь он в безопасности, именно здесь его место, а образ перед ним - это его Бог. Бог, которому он поклонялся всю жизнь, не зная об этом, и теперь ради него он пойдет на все, даже на смерть, чтобы еще хоть раз ощутить это состояние покоя и счастья. Да, это его предназначение, а тот чуждый мир, который он знал прежде,- всего лишь изображение.
Рис опустился на колени, положив руки на ласковую траву, погладил тоненькие стебельки, обросшие пушистым мехом.
"Встань!" - потребовал Бог. Опять не было слов. Просто он почувствовал, как тело само встало, и еще было знание, что это приказ.
Мысль не вторгалась извне, с силой преодолевая сопротивление сознания. Не было и ощущения, что это кто-то сказал вслух. Пришедшее знание больше всего напоминало воспоминание о только что услышанном. Как будто бы кто-то фразу сказал вслух, но сам этот момент выпал из течения времени. Только миг назад ничего не происходило, а в следующий миг создавалось впечатление, что секунду назад фраза была произнесена. Рис помнил содержание сказанного, но не помнил голоса и с какой стороны он прозвучал. Не было никакого голоса, а фразы, вернее, память о них, рождались в самой голове.
