Людмила Свешникова - Лиловая собака (сборник)
— Скорее бы! Предки заколебали — полы мой, у стиралки торчи.
— А мне, — сказала вторая, — пришлось сутки с сестрицыным киндером общаться. Вот нудятина! То он пить и кушать просит, то наоборот… Свихнёшься!
— Не волнуйся, старуха, пока соберёшься произвести кого на свет, изготовят робота-няньку, — пообещал Юрчик.
Мать всегда слышала из кухни обрывки разговоров в Юрчикиной комнате. Спорили о новых фильмах, слушали музыку. Стараясь понять её, мать в отсутствие Юрчика включала проигрыватель. Современная музыка не проникала в душу, утомляла. Через понимание матери хотелось приблизится к Юрчику, он же насмешливо игнорировал эти попытки.
За стеной ритмично бухала однообразная мелодия, певица хрипло выкрикивала нерусские слова. Девушки щебетали, гудел басок парня. Юрчик «улетел» в магазин.
Робот? Такой неуклюжий, железный с ногами-тумбами. Переваливаясь, он ковыляет, покачивая в такт шагам тяжёлыми руками, — карикатура на человека! Он ясно представился матери в их квартире: стирает бельё, стоит у газовой плиты, не замечая её. А она? Придётся, наверное, забиться в уголок, чтобы руки-клешни ненароком не задели!
Наверное, так нужно. Как телефон и телевизор. Раньше люди ходили друг к другу, рассказывали, глядя глаза в глаза, о своих радостях и печалях. Этого теперь не нужно. Всё можно рассказать в пластмассовую трубку. Зачем наряжаться как на праздник, спешить в кинотеатр, если фильмы можно посмотреть, не сходя с дивана.
Музыка из соседней комнаты волнами билась в стену. Мать задремала, она часто дремала между дневными заботами. Приснилась высокая каменная ограда. За ней слышимо гремел морской прибой, и нужно было добежать до конца серой ограды: за ней кто-то ждал и было солнечно.
Пришёл из магазина Юрчик, долбанул дверью. Мать проснулась, жалея, что не успела заглянуть за ограду.
Однажды они были с мужем на юге. Валялись с раннего утра на галечном пляже, наблюдая, как к причалу на сваях, обросших скользкими водорослями, подходят прогулочные катера и рыбачьи лодки. Катера гремели весёлыми мелодиями из охрипших репродукторов, из лодок на просоленный причал выпрыгивали загорелые до сизости парни и выносили на берег мокрые корзины, остро пахнущие морем и рыбой. Волны, насквозь просвеченные солнцем, бесконечно бежали к берегу и, с шипением разбившись о камни, откатывались, чтобы набрать новую силу.
В середине дня жара становилась невыносимой. Они с мужем уходили с моря, стараясь держаться теневой стороны улицы, но и в тени асфальт пружинил под ногами. По дороге они заходили в прохладный подвальчик, покупали два стакана сухого вина и два шампура с кусочками баранины, приправленной острым перцем и лимоном.
К вечеру на приморский городок стекал с гор холодный воздух, но каменные заборчики вокруг низких домов не успевали остынуть, и казалось, льётся невидимый дождь и испаряется, не достигнув земли. Юрчик часто писал им из пионерского лагеря, скучая о родителях, и им было приятно, потому что они тоже скучали о нём, раньше вернулись домой и в один из тёплых августовских дней встретили пароходик с детьми. Юрчик не сразу заметил их в толпе на пристани, тревожно вертел стриженой головой на загорелой тонкой шейке. Он вытянулся за месяц, и это особенно было заметно по ставшим коротковатыми брючкам.
Музыка из соседней комнаты всё билась и билась о стену. Мать переоделась в ночную рубашку и уютно свернулась под одеялом. Хотелось увидеть продолжение сна — за каменной оградой у моря наверняка было что-то радостное. Потом вспомнилась шутка Юрчика о роботе и пронзила вдруг горькой обидой, потому что не было никого, кто бы утешил в необратимом одиночестве.
Юрчик несколько раз выходил на кухню, гремел чайником и посудой, должно быть, гости захотели чаю. Они ушли поздно, о чём-то ещё поговорили в прихожей и посмеялись. Юрчик пошёл провожать.
Мать лежала и прислушивалась к тишине за дверью. Бессонные ожидания были тягостны, уснуть всегда не удавалось из-за тревоги за Юрчика — мало ли что могло с ним случиться на ночной улице. Она успокаивалась, когда по коридору раздавались знакомые шаги и в замочной скважине гремел ключ. Юрчик долго не возвращался. Мать решила пока что вымыть посуду и попробовать торт. На кухонном столе в беспорядке была свалена грязная посуда и тарелка с крошками от торта. В бессильной обиде она швырнула её в раковину и тихо заплакала.
Ключ загремел в замочной скважине во втором часу ночи.
Мать не слышала, как скрипнула дверь её комнаты, но вдруг заметила рядом с кроватью высокую неуклюжую фигуру, отсвечивающую металлом. Квадратная голова с горящими зеленью глазами медленно повернулась к ней.
— Я робот, — сообщил монотонный голос, — я робот…
Значит, Юрчик успел приобрести робота — железного болвана с квадратной головой?!
— Зачем ты? — прошептала мать. — Я сама со всем справляюсь…
Тяжёлая фигура, позвякивая, проковыляла по комнате.
— Разбудишь мне Юрчика!
— Нет. Я выполняю приказания. У меня нет обид. Нет усталости. Я железный. Я робот.
— Зачем ты это говоришь?
— Ты тоже робот.
— Какие глупости! Я — робот?!
— Да. Неполноценный робот. Стань настоящим, не будет обид… не будет усталости. Смотри, какой я сильный.
С лязгом согнув колени, он сел на край кровати — она жалобно заскрипела. Холодная рука тяжело легла на грудь матери, холод проник сквозь кожу, разлился по телу. Мать вскрикнула и проснулась. Одеяло валялось на полу, из открытого окна в комнату вливалась ночная прохлада. Она опять закуталась в одеяло и села у окна. Холод из кошмара остался в ней и неожиданно был приятен.
Город ещё был засыпан пеплом предрассветных сумерек. В деревьях и кустах около дома не успела растаять темень, и они походили на мохнатые клубки. А на востоке небо уже рассекала узкая, как лезвие раскалённого ножа, алая полоска.
Рассветы вызывали у матери тоску: начинался новый день, похожий одиночеством и застарелой усталостью на предыдущие. Особенно же тоскливы бывали рассветы в слякоть с первым слабеньким снежком и чёрными отпечатками человеческих следов на нём — строчками непонятных, унылых слов.
— Я хотела бы стать железной! — прошептала мать.
Где-то внизу, у дома, громко зазвенело. Наверное, дворник уронил ведро. Звук эхом отозвался в ней, непонятно освобождая от тоски. И вдруг всё вокруг странно переменилось, словно это была не её, а чья-то чужая комната. Она спокойно отнеслась к новому восприятию и всё сидела у окна, а услышав жужжание бритвы из комнаты Юрчика, заторопилась по привычной линии жизни — сначала на кухню.
— Устрой сегодня пельмени, — сказал Юрчик, надевая в прихожей туфли.
