Эдгар Пэнгборн - Зеркало для наблюдателей
— Ты обидел эту девочку?
— Нет.
Он был спокоен и нагл. Голос взрослого человека, ничего похожего на карканье подростков. Он вполне мог быть старше, чем казался на вид.
— Он обидел тебя, Шэрон?
Она еле слышно проговорила:
— Нет-нет-нет.
У нее был красный мячик на резинке. Она с задумчивым видом подкидывала его. Я вдруг заметил, что она держит мячик левой рукой.
— Шэрон, можно мне посмотреть на другую твою руку?
Она вытащила ее из-за спины неохотно, но рука была как рука — ничего особенного. Когда я решил перевести взгляд на мальчишку, того уже и след простыл. Шэрон с досадой ткнула кулачком в мокрые глаза и сказала в манере, витиеватой даже для суда Святого Джеймса:
— Мистер Майлз, как я могла бы наидостойнейшим образом отблагодарить вас?
— Не бери в голову... А кто был этот желтоволосый феномен?
Это помогло. Она кивнула, подтверждая ценность услышанного слова:
— Просто Билли Келл... Черт! Он и вправду феномен.
— Боюсь, мне он не понравился. Что ему было нужно?
Она поджала губы:
— Ничего.— Она подкидывала мячик с ужасной сосредоточенностью.— Он явный феномен. Не берите в голову.— И добавила вежливо, стремясь не обрывать разговора: — Я слышала, у вас побывал взломщик.
— Да быстро расходятся новости!..
— Черт, да я просто заглянула в ваш дом утром. Перед тем как Анжело начал наряжаться в церковь. Он говорит, что Догбери никогда не доберется до сути происшедшего... Ну и плевать на Догбери, как вы думаете?.. Кстати, вы клянетесь никогда не проболтаться, если я вам чего-то покажу?
Я сказал, что клятвы — дело серьезное, но ей это было известно. Она изучала меня столь долго, что кто-нибудь слабонервный успел бы сойти с ума, и наконец приняла решение. Бросив пристальный взгляд на улицу, она направилась в полуподвал, расположенный ниже уровня тротуара. Вход в него прятался за ступенями фасадного крыльца. Вместо деревянной двери он был заколочен доской.
— Вам придется поклясться, мистер Майлз.
Я проверил свою совесть и сказал:
— Клянусь!
— Вам придется перекреститься, чтобы все было по закону.
Я перекрестился, и она, сделав легкое усилие, левой рукой сняла доску. Однако левшой она не была: я замечаю подобные вещи. Я последовал за ней, по ее приказу закрыв за собой эту насмешку над дверью, и мы оказались в жарком грязном мраке, затхлом и туманном, пахнущем крысами и старой сырой штукатуркой.
Я заверил Шэрон, что прекрасно вижу дорогу, но она взяла меня за большой палец и повела мимо множества пустых упаковочных коробок и гор не поддающегося описанию мусора в дальнюю комнату, которая раньше — до того как дом был покинут жильцами — исполняла обязанности кухни. В Латимере очень много подобных домов, и отток населения на окраины вряд ли способен дать объяснение этому факту. Хотел бы я знать, не начинают ли люди понемногу ненавидеть города, которым они отдали столько сил...
Посреди заброшенной кухни неясно просматривалось огромное хрупкое сооружение — нечто собранное на скорую руку из старых упаковочных ящиков, этакий дом внутри дома.
— Подождите!
Шэрон нырнула куда-то в недра сооружения. Зажгла спичку. Родились два огонька.
— Теперь можете зайти.
Когда я протиснулся внутрь, она была молчалива и торжественна. Морская синева ее глаз напрочь растворилась в жутком мраке.
— Никто никогда не делал этого раньше. Кроме меня... Это Амагоя.— Она неиного подумала и, явно опасаясь, что я окажусь недостойным правды, добавила: — Конечно, это не игра в "воображалки".
Это была игра и не игра. Дно перевернутого ящика изображало собой алтарь. На импровизированном престоле (полка над ящиком) лежало то, что всякий принял бы за тряпичную куклу.
— Амаг,— Шэрон кивнула на куклу,— просто образ, привыкший быть куклой. Куклы — это так по-детски, не правда ли?
— Возможно, но фантазия — всегда реальна. То, что находится внутри твоей головы, не менее реально, чем то, что окружает тебя снаружи. Просто это другой тип реальности, вот и все.
Две горящие свечи стояли в карауле, оберегая предметы, лежащие на ящике-алтаре. Обтрепанная мальчишеская кепка, перочинный нож, серебряный доллар.
— Я и в самом деле единственный человек, кто видел это, Шэрон? А Анжело?
— О нет! — она была потрясена.— Амагоя — это я, когда мне одиноко. И теперь вот вы... Потому я и заставила вас поклясться. Ну потому, что вы не смеетесь, когда это нельзя.
Увы, Дрозма, мне пришлось прожить триста сорок шесть лет, чтобы услышать в свой адрес столь значительный комплимент.
— Доллар. Он получил его как школьную премию и подарил мне на счастье. Перочинный нож, потому что я хотела и он сказал: "Держи!"
Слышали бы вы то выражение, с каким она произнесла местоимение "он"!..
— Кепку он просто выбросил.
Любые комментарии были сейчас неуместны — даже вежливые, даже со стороны марсианина. Впрочем, Шэрон и не ждала комментариев. Я глядел почтительно, и ей этого было вполне достаточно. Она с облегчением сменила тему, заговорила порывисто дыша и словно ни о чем.
— Отец вернулся с профсоюзного собрания пьяным. Устроил настоящее сражение... Ударил крышкой подъемника по плите, просто чтобы наделать шуму. Разнес ее ко всем чертям. Откровенно говоря, вы не поверите, с чем мне приходится мириться. Откровенно говоря...
— Подожди-ка, Шэрон! Этот Билли Келл.. Мне кажется, он повредил тебе руку. Ты можешь сказать мне, что случилось?
— Я не могла позволить вам избить его. Откровенно говоря, я не могла бы взять на себя такую ответственность.
— Я не избиваю людей. Я бы просто слегка припугнул его.
— Он не из пугливых, да и все равно я не боюсь его. Он на самом деле не ломал мне палец, просто притворился, что сломает.
Она не была изобретательной во лжи, и я добился своего простым молчаливым ожиданием.
— Ну, он пытался заставить меня сказать... кое-что, о чем я не скажу, и все. При меня и Анжело. Билли может пойти утопиться. Он явный феномен, мистер Майлз...
— А палец?
— Все в порядке, честно... Смотрите, как играют гамму.
Она продемонстрировала, прямо на полу. И я обнаружил, что ее рука цела и невредима. А потом я обнаружил, что ее большой палец прекрасно знает, как с абсолютной четкостью подкладываться под остальные пальцы. И это после одного-единственного урока. Медленно, разумеется, но правильно!..
Вы сами, Дрозма, благожелательно отзывались обо мне как о пианисте. Но я знаю, что мы никогда не сможем сравниться с лучшими музыкантами-людьми. И совсем не потому, что наши искусственные пятые пальцы недостаточно подвижны для фортепиано... Вам никогда не приходило в голову, что причина только в том, что человеческие существа, живущие столь короткое время, всегда помнят об этом в своей музыке?
