Андрей Корбут - Гражданская война
-- Время уходит, -- почти безразлично сказал я.
-- Где кейс Томашевского? -- его лицо впервые стало серьезным.
-- У меня его нет,.. -- почти не задумываясь, ответил я.
-- Это очень важно для нас... Пойми, Роберто, как бы то ни было, мы уничтожим работы Томашевского, и никто, и ничто не остановит нас... Это наше право.
Ежи пытался договориться со мной по-доброму, по-видимому, действительно считая себя обязанным мне жизнью, не желая прибегать к силе. Говорил он горячо и долго, или, может быть, мне показалось, что долго...
Но о чем... что время человека-разумного ушло безвозвратно, ушло так же, как канули в прошлое питекантроп, австралопитек или кроманьонец,.. что мутанты -- это закономерное продолжение человека как вида, новая ветвь, более прогрессивная в его развитии,.. что они горды тем, какими создала их природа -- более умными, сильными, жизнестойкими, нежели мы,.. что мы никогда не простим их явного превосходства, и каждый шаг за чистоту человеческого вида на самом деле будет войной против них, а они еще не набрали своей силы,.. что остается им лишь одно -- ждать, ждать и ждать, подтачивая изнутри наше могущество,.. что труды Томашевского не должны найти своего практического применения, ибо никто из смертных не имеет морального права вершить суд подобно Богу... Возможно ли было поверить в услышанное? Нет и Нет! Тогда мне все это показалось скорее мыслями шизофреника.
Он замолчал, а я пожал плечами и, наверно, оттого, что доводы Ежи показались мне лишь бредом, повторяясь, я механически произнес все то же:
-- У меня его нет,.. -- и, очевидно, не убедил его в своей искренности.
-- Я спрашиваю, где? -- меня словно обдало холодом.
-- Выслушай меня, Ежи, -- было начал я.
-- Нет времени, -- оборвал он.
В ту же секунду мой шлем словно разорвало, а правой щеки коснулось жало мутанта. Щека мгновенно онемела. Я почувствовал, что не могу пошевелить языком. А затем пол, потолок, и стол, и Ежи закружились в непонятной круговерти... И пришедший сон...
Вот и все... все в том, родном, но таком далеком мире...
11.
Сон не подвластен времени. Будет ли длиться ночь короткий миг или целую вечность, лицо у нее одно. Высший же смысл ее -- в том, настанет ли час пробуждения.
-- Где я? -- прошептали мои губы. Я слышал щебет птиц, видел, чувствовал на своей коже солнечный свет.
-- Дома, Морис, -- ответил мне незнакомец, чей голос я слышал раньше.
Я всмотрелся в очень полного облысевшего стареющего господина... Если бы не его округлые щеки и второй подбородок, и кожа не лоснилась бы от жира, если бы не отвисшие мешки под глазами, и в глазах затаенная грусть...
-- Время здорово потрепало меня? ...Оно неумолимо, -- произнес он, пожимая плечами.
-- Филидор?!-- потрясенный, воскликнул я.
-- Да, Морис...
"В самом деле, ведь это моя спальня, -- память словно только вставала с колен. -- Я в Сен-Клу... И здесь почти ничего не переменилось, разве лишь в мелочах... Но Филидор...,-- я снова задержался взглядом на вдруг состарившемся друге, и отрешился от страшной мысли... Нет, этого не может быть, неужели прошло столько лет?".
Я сел на постели, в меня вцепились головокружение и тошнота, не позволяя встать на ноги. Вырвался. Сам. Мягко отстранил Филидора, пришедшего на помощь. И, едва совладав с охватившим меня волнением, заставил себя подойти к зеркалу.
-- Филидор..., что же все-таки произошло? -- мое отражение, ничуть не изменившее своему хозяину с тех пор, как он себя помнил, успокоило только отчасти. -- Прошли годы?
-- Тридцать лет, Морис...,-- сказал Филидор как о чем-то само собой разумеющемся.
Я повторил за ним вслух.
-- Тридцать лет..., -- и смирился как-то сразу, а затем заговорил, но, наверное, только с Морисом де Санс, ни с кем больше.
-- Станция... на ней все погибли... а Ежи? Так значит, он мутант... и этот его язык, жалящий и несущий смерть... а дальше? Что было дальше?
Точно в книге, где сокрыта моя судьба, ненароком, не читая, перелистнули половину страниц, а потом, поразмыслив, написали продолжение.
-- Я понимаю, во все это трудно поверить... Для всех, кто близко знал тебя, ты исчез, пропал бесследно. Когда тридцать лет назад и пресса, и телевидение сообщили о катастрофе на станции, мог ли я предполагать, что на ней был ты... Тогда еще что-то говорили о теракте, чьей-то халатности... сообщалось также о проведении спасательных работ...
-- Они затянулись, -- глухо заметил я.
-- Кажется, было две экспедиции, обе неудачные... Но внутрь станции люди все-таки проникли. Только после этого руководство компании сделало заявление, в котором выразило соболезнования семьям погибших... В сущности, "спасательные" работы тем и ограничились. Автоматика сама заглушила реактор, океан потушил пожар, но никого, кроме тебя и Артура Крайса...
-- Крайса?! -- поразился я, меньше всего ожидая услышать это имя.
-- Так... Никого, кроме вас двоих, в живых уже не было. Но тогда, во время первого посещения, никто не вспомнил об анабиозных камерах... Катастрофа практически разорила компанию, во что только обошлась компенсация семьям погибших..., да и на восстановление станции требовались суммы немалые, и о ней забыли. Прошло тридцать лет, прежде чем другая компания предложила "NN" купить эту братскую могилу. Месяц назад на станцию снова пришли люди, на этот раз она обследовалась более тщательно, и, как ты понимаешь, нашли вас обоих. Потом месяц возвращали к жизни.
Я подошел к окну. Сад, неухоженный, превратился в непроходимые заросли.
"Осиротел сад... Значит, и Гарольда уже нет..." -- бесстрастно сказал кто-то внутри меня, констатация факта.
-- Моя дочь, как она? -- спросил я и перестал на мгновение дышать.
-- Все хорошо... почти все... До десяти лет она воспитывалась у твоего отца, незадолго до смерти он, предчувствуя скорый конец, доверил мне взять над Патрицией опекунство... Но все это в прошлом. Патриция -- уже взрослая женщина. Она красавица, умница, у нее твердый характер... закончила Сорбонну, стала фармацевтом... Была замужем. Шесть лет назад у нее родился мертвый ребенок, после того развелась... Сейчас она, вероятно, у Скотта, с его дочерью, они подруги.
-- У Скотта дочь?.. Он живет там же?
-- У него огромный дом, недалеко от клиники Рикардо, кстати, клиника теперь целиком принадлежит ему, осталось лишь название.
-- ...Элизабет?
-- Она умерла вскоре после того, как ты исчез.
-- Ну а ты, Филидор, как сложилась твоя судьба? -- спросил я у своего друга и вдруг понял, какие страшные слова вынужден произносить -- все в прошедшем времени.
Но Филидор не ответил, а я, не настаивая (мне бы переварить то, что я услышал) вернулся на кровать, склонил голову к подушке; еще миг -- и тело стало невесомым, а разум чем-то осязаемым. Я уснул сном младенца...
