Пол Андреотта - Сладкий вкус огня
- Мадемуазель Дув дома?
- Нет, - сказал он, продолжая копать, - она у своего дяди.
- Но она сказала...
- Он пришел за ней после ленча. Она ему понадобилась.
- Не могли бы вы дать мне ваш велосипед? - попросил я.
- За сараем.
"Здесь была собака, - думал я, нажимая на педали, - такса, я помню очень хорошо. Что она сделала с собакой?" Подобными вопросами я занимал свои мысли, - лишь бы не думать о той единственно реальной проблеме, которая стояла передо мной: как сказать Терезе, что я уезжаю навсегда? Я говорил - было ли это прошлой ночью или позапрошлой, или во время полета к звездам? - что люблю ее, что всегда буду любить ее и не буду любить ни одну другую женщину. Я прижал ее к себе и сказал, что отныне мы едины, телом и душой. А что, если это так, Серджио? Не называй меня как Марк. Что, если ты околдован? Если хочешь избавиться от любовного недуга, перережь глотку жабе в новолуние, вымочи ее селезенку в отваре из васильков и барвинков, добавь немного крови крещеного петуха, хорошенько перемешай и принимай в горячем виде... Я продолжал крутить педали. Старый велосипед Фу жалобно дребезжал, словно сочувствуя моим путаным мыслям. Подъехав к большому серому дому, я не увидел ни машин, ни клиентов. Очевидно, по средам прием не проводился. Я прислонил велосипед к крыльцу, поставил рядом свой чемодан и обошел дом, как в первый день.
Тереза и ее дядя были на кухне. Они засыпали в большие котлы кучи каких-то листьев и трав и перемешивали их. Некоторые котлы стояли на слабом огне. Бонафу, в рубашке с засученными рукавами, встретил меня довольно приветливо.
- Заходите, дайте пожать вашу руку.
Тереза, увидев меня, не выказала удивления. Она подошла к шкафу, заполненному папками с сушеными травами, и спросила:
- Что теперь класть?
- Щепотку этого, - ответил целитель и, повернув улыбающееся лицо ко мне, добавил: - Peroinca minor... Подойди сюда, я покажу, как нужно готовить компоненты.
Только тут я заметил пожелтевшую картину, которая висела на стене. Это был Папа. Не нынешний - предыдущий. Папа. Но на кой черт мне знать, какой это Папа?
- Тереза, - сказал я, - мне нужно с тобой поговорить.
- Сейчас?
- Да.
- Но я не могу...
- Ничего, ничего, я и сам управлюсь, - заверил Бонафу, улыбаясь с видом соучастника.
Она вытерла о джинсы свои дивные руки с длинными пальцами и улыбнулась мне. Сумрачная кухня вдруг озарилась светом этой солнечной улыбки. Тереза неуклюже забралась на подоконник, ударившись коленкой, спрыгнула на землю и прильнула ко мне.
- Ты уезжаешь? - спросила она, повиснув на моей руке. Это была ее манера горевать - или защищаться от удара. - Все будет хорошо. Я провожу тебя до станции. Я... - Она не давала мне возможности вставить слово. Серж, почему бы тебе не остаться? Разве ты не был счастлив? Мы могли бы провести вместе всю зиму. Тебе так трудно изменить свою жизнь? Серж, я тебе скажу одну вещь: все люди хотят перемен, а когда появляется возможность, они передумывают.
Потом она замолчала и посмотрела мне в глаза.
- Назови мне причину, только одну стоящую причину, и я отпущу тебя.
"А если ты не отпустишь меня, как мы будем играть дальше, моя колдунья?"
Но она прочитала мои мысли.
- Конечно, ты и так свободен, Серж. - И она шла дальше, все еще не давая мне возможности вставить слово. - Ты бы не скучал здесь. Здесь никто не скучает. Ты говорил, что хочешь написать книгу. Вот и хорошо: тут у тебя будет сколько хочешь времени. Тебе даже не понадобятся деньги - у меня есть все, что нам нужно. Да ведь ты и сам говорил... - Она снова остановилась. - Ты сотни раз говорил, что твоя жизнь в Париже - это кошмар. Почему ты не можешь быть проще, милый? Иисус говорил: "Да значит да, нет значит нет - а все остальное от дьявола".
После введения в разговор Иисуса я почти готов был согласиться.
- И какую жизнь ты собираешься вести? Неужели тебе нравится быть марионеткой?
Берни, скрывающий свое лицо, явился предо мной на миг словно дьявол, пораженный торжествующим Святым Георгием.
- Почему, милый, почему? К чему тебе все это?
Она отошла, чтобы сорвать травинку, которую заметила по пути, положила ее в карман и вернулась.
- Я знаю, что тебе нужно, Серж. Тобой владеют злые духи. Тебе нужно освободиться от заклятья, но только ты сам можешь это сделать. Я бы помогла тебе, если бы ты согласился.
Внезапно я сменил пластинку. В конце концов, в моей жизни есть вещи, которых никто не имеет права касаться, даже она.
- Меня ждет жена, - сказал я, как идиот-муж, натягивающий трусы наутро после оргии. - Это достаточно серьезная причина.
Она улыбнулась, обезоруживающая Тереза!
- Видишь, какой ты. Один день ты любишь ее, а на следующий день - меня. Разве можно любить двух сразу? Когда же ты обманываешь?
- В этом-то и весь вопрос, - сказал я, тоже улыбаясь.
Некоторое время я ничего не говорил. Даже не думал. Все, что мне оставалось, - это действовать. Действовать очень полезно, когда уже ничего не понимаешь. Пойти на станцию, сесть в поезд, повернуть ключ в замке, совершать заученные действия гораздо проще, чем непривычные. Тереза взглянула на меня.
- Бедняжка, - сказала она, - тебе надо поторопиться. А то опоздаешь на свой поезд.
Я посадил ее на раму велосипеда. Мне не очень хотелось брать ее с собой на станцию, но в то же время я не хотел упускать возможности побыть с ней до последней минуты. (А завтра ты проснешься свободным, исцеленным от любовного недуга и будешь улыбаться своими тридцатью двумя зубами. Да и можешь ли ты в самом деле вообразить, что тебе придется стареть в обществе дядюшки Бонафу и садовника с собачьими глазами?)
- Что ты сделала со своей собакой? - спросил я, нажимая на педали обратный путь был легче, дорога шла под уклон.
- Фу?
- Фу? Фу - это садовник.
- У них одно и то же имя, - ответила она.
"Она не в своем уме", - говорил Марк. Одно последнее усилие, еще пара рывков, и я в безопасности, на твердой земле.
- Моя собака погибла в тот день, когда ты уехал в первый раз. Она перебегала дорогу на Серизоль, и ее задавила машина. На этой дороге никогда не было движения.
Голос Терезы становился выше, словно Грегорианский хорал, восходящий к сводам собора. И ей удалось представить все таким образом, будто я главный виновник. С ее точки зрения собака умерла, потому что я уехал.
Искра ненависти внезапно зажглась во мне (она всегда полезна, когда собираешься кого-то бросить). Я раздул эту искру.
- Почему ты не говоришь, что в этом виноват я?
- Эти два события связаны.
- И кто умрет завтра, когда я уеду?
- Я, - сказала она тихо.
Слезы покатились по ее щекам. Совершенно неожиданно - я не заметил, как они появились. Остановив велосипед посреди дороги, я обнял Терезу, чувствуя, как ее хрупкая фигурка погружается в мое тело. "О черт! - думал я. - Если бы всего этого не было! Моя любимая, моя милая маленькая Тереза!"
