Александр Казанцев - Коэффициент любви, или Тайна нуля
— А вычислить Плутон на кончике пера дилетанту оказалось под силу? А изобрести шину, открыв тем эру автомобилей, было под силу простому садовнику, обернувшему свой шланг для поливки цветов вокруг обода колеса? А выдвинуть специальную теорию относительности служащему патентного бюро в Цюрихе Альберту Эйнштейну было под силу?
— Но Эйнштейн стал профессором, общепризнанным ученым, хотя ваш дед, академик Зернов, и опроверг ныне его теорию. Так что Эйнштейна никак нельзя причислить к дилетантам.
— Однако в момент своего выступления с теорией относительности он все-таки был лишь дилетантом, а профессиональным ученым стал потом. И остался убежденным сторонником полезной деятельности дилетантов, этих бескорыстных служителей науки, любителей, то есть любящих. Недаром ему приписывают слова о том, как делаются открытия: «Знатоки знают, что этого сделать нельзя, а тот, кто этого не знает, приходит и делает открытие».
— Ну, это милый анекдот, которому нельзя отказать в остроумии.
— А дилетантам можно в этом отказать?
— Нет, почему же. На примере Эйнштейна, если согласиться с вами, мы видим, что и любитель способен стать видным ученым.
— Простите, но Эйнштейн еще не стал профессором, а был инженером, недавним выпускником Цюрихского политехнического института, когда выдвинул, как вы считаете, наиболее остроумный «парадокс времени»?
— Ах, Надя! Вы завели меня в такую чудесную лесную глушь! Я вижу пять березок, растущих как бы из одного корня, напоминая предостерегающую длань некоего лесного божества. Но на одной из березок нанесены вашей рукой волшебные знаки, символизирующие надежду. Я хотел бы надеяться, Надя… Глядя на эту полянку, усыпанную цветущими ромашками, подобными звездам на ночном небосводе, мне хочется раскинуть ваш и мой гороскопы.
— Ах, не то, совсем не то! Вы же математик!
— Не только. Просто я вспоминаю о несколько ином парадоксе, связанном со временем, менее обыденном.
— Парадокс, связанный со временем? — насторожилась Надя, обрадованная своим искусством подвести разговор с «уставшим от математики» профессором к интересующей ее теме.
— Я имею в виду «машину времени».
— Что? «Машину времени»? Но это же антинаучно!
— Зато поэтично. И, если позволите, я прочту вам свои стихи про «машину времени», если хотите, то об этой лесной полянке.
— Стихи? Ваши? — изумилась Надя.
— Да, ученые иногда грешат этим. Так вы позволите?
Бурунов на опыте знал, как безотказно действуют на обычных его спутниц ко времени прочитанные стихи, рассчитывая, что и сейчас они помогут ему воспользоваться этой уединенной прогулкой.
Надя, стараясь скрыть разочарование, пожала плечами:
— Читайте.
Бурунов прислонился плечом к стволу дуба и проникновенно начал:
МАШИНА ВРЕМЕНИДа, я нашел ее в лесу,
Когда весенние замолкли трели,
И пух летящий снегом лег на ели,
Застрял в тенетах на весу —
«Машина времени» — в лесу!
Узнать судьбу свою легко!
Цыганкой вечною, самой Природой
Здесь на лужайке звездным небосводом
Цветов раскинут гороскоп.
А лепестки их рвать легко!
Казалось, нет к тебе следа,
Но даль забытая вдруг стала близкой,
Как незабудок ласковые брызги
На дне ушедшего пруда.
А думал: нет к тебе следа!
Приди в наш лес, и мы с тобой…
Сверкнут пусть молнии! Молчи! Ни слова!
Пусть грянет гром! Раскатом рухнет снова!
В душе пожар, погром, разбой!
Я снова молод! Я с тобой!
Бурунов закончил, тряхнул локонами и вопросительно посмотрел на Надю.
А Надя думала о своем, сокровенном. Опомнившись, сказала:
— Как странно, вы еще такой молодой, а слагаете стихи о возвращении молодости, словно утратили ее.
— Это перевоплощение поэта, — скромно заключил Бурунов.
— А вот мой папа, может быть, на самом деле вернется молодым, а нас с вами через тысячелетие и помнить никто не будет.
— Печальное заблуждение века! Былого, разумеется, — к радости Нади прорвало Бурунова. — Еще профессор Дингль задавал сторонникам Эйнштейна, зло высмеивая их, каверзный вопрос. Как может получиться такое? Два брата-близнеца разлетаются в космосе до световой скорости, один на космическом корабле, стартовавшем с Земли, другой — на земном шаре, который, по Эйнштейну, движется относительно космолета точно с такой же скоростью и может тоже считаться космическим кораблем. Каждый из этих во всем равноправных космических путешественников вправе считать себя достигшим световой скорости, когда время его остановилось, сохраняя его молодость, а брата своего безнадежно стареющим. Не значит ли это, что братья, встретясь вновь, одинаково повзрослеют и поймут всю абсурдность теории относительности и «парадокса времени».
— Подождите! — обрадовалась Надя, что профессор Бурунов все-таки попался в ее трижды заброшенную сеть. — Насколько я знаю, Дингля опровергали утверждением, что брат на Земле летит равномерно, а брат на корабле — то ускоряясь, то замедляясь. Равномерные и ускоренные движения нельзя сопоставлять по теории относительности.
— Чепуха! Формальный ответ. А я докажу, что если верить теории относительности, то после разгона корабля до световой скорости время на нем якобы остановится, а на Земле будут лететь тысячелетия. В полете требуется только год разгона с земным ускорением, год торможения с той же интенсивностью у другой планеты. И повторение маневра при возвращении. Наш космонавт только четыре года будет находиться в ускоренном движении, а тысячу земных лет он будет лететь с одной и той же световой скоростью, так же равномерно, как и земной шар. Так что извольте применить формулы теории относительности и к рассматриваемому случаю, без всяких отговорок, чтобы прийти в конечном счете к абсурду, ибо каждый из братьев будет настаивать, что он остался юным, а его брат и сверстник — давно забытым тысячелетие назад предком. Притом оба будут правы, поскольку никакого «парадокса времени» нет и каждый из них повзрослеет лишь на четыре года!
Неожиданно Надя бросилась к Бурунову:
— Константин Петрович, милый! Позвольте, я вас поцелую!
Бурунов, который о таком мог лишь мечтать, оторопел.
