Виктор Колупаев - Защита
Ну что ж, Бакланский, подавляй восстание, неподготовленное, стихийное, заранее обреченное на неудачу…
В полседьмого Григорьев уже был, в гостинице. Поскольку спешить ему было некуда, он зашел в буфет, съел сардельку — необходимый атрибут каждой гостиницы, и выпил стакан топленого молока. Потом поднялся к себе в комнату, сел в кресло у телефонного столика и представил себе, что он один в этой большом незнакомом городе, и только нить телефонного шнура связывает его с все-таки существующим где-то миром. И если это чувствовал каждый, кто жил здесь в комнате, конечно же, им хотелось добраться до этого мира, кому-нибудь позвонить, чтобы услышать человеческий голос. И ничего таинственного в этом нет.
Александр набрал номер. И теперь уже совершенно знакомый голос сказал:
— Ну что, печальный рыцарь?
— Ничего, — ответил Александр. — Сижу, жду комиссию.
— Боишься?
— Боюсь.
— Ну, конечно, не комиссии?
— Да нет. Боюсь того, что хочу сделать.
— Я тоже боюсь. Но думаю, что сделаю.
Они оба замолчали. Александр чувствовал, что между ними сохраняется еще ледок недоверия, который пока не позволяет говорить без некоторой настороженности, совершенно свободно. Но все ближе становились они, эти два Александра, два Сашки.
В дверь постучали.
— До свиданья, ко мне пришли, — сказал Александр.
— До свиданья, ко мне тоже пришли, — ответил тот Александр.
13
Григорьев крикнул:
— Да, да, войдите!
Дверь распахнулась. На пороге стояли директор гостиницы и еще несколько человек.
— Добрый вечер, — сказал директор. — Это наша комиссия. Проходите, товарищи. Сейчас вы тут во всем разберетесь.
Члены комиссии, здороваясь, вошли в комнату.
— Господи! — вдруг громко сказал один из вошедших. — Григорьев! Так это вы? В вашей комнате телефон мудрит?
— Владимир Зосимович? Вот неожиданность! И вы попали в эту комиссию?
— Попал вот каким-то образом.
— Эта комиссия предварительная, — пояснил директор. — Ничего ведь пока неизвестно.
— А что же вы днем ничего не сказали про свою комнату?
— Да как-то к слову не пришлось.
— А Виктор Иванович знает?
— Знает, но не верит. Да об этом уже многие знают, даже в вашем институте.
— Вот как!
Комиссия чувствовала себя неуверенно. Во-первых, дело-то было какое-то несерьезное, невзаправдашнее, во-вторых, все были незнакомы, в-третьих, место для работы было неподходящее — одноместный номер гостиницы. Некоторые представились Григорьеву, другие промолчали.
— Дорогие товарищи, — начал директор. — Может, здесь фокус какой? Вы уж, пожалуйста, разберитесь. Вот вам телефон, вот товарищ, который все сам испытал. Приступайте, прошу вас.
Карин подошел к тумбочке, с недоверием поднял трубку и набрал злополучный номер. Григорьев пододвинул ему стул, но Карин не успел сесть.
— Володька, черт, давненько мы с тобой не разговаривали! — раздалось в трубке.
Владимир Зосимович от неожиданности даже отдернул руку с трубкой.
— Ну что? Сработало? — спросил Григорьев.
— Похоже… — И в трубку: — Кто со мной говорит?
— Да ты что! Уже и узнать не можешь? Неужели настолько забыл?
— Факт, — сказал Карин собравшимся в комнате. — Связь с кем-то устанавливается. Довольно необъяснимо. — И снова в трубку: — С кем имею честь разговаривать?
— Раньше звали Володькой. А теперь Владимиром Зосимовичем Кариным. Помнишь такого?
— Карин? Я Карин… Нет, это я Карин! — Собравшимся: — Какой-то однофамилец. — В трубку: — Ничего не понимаю. Кто вы?
— Значит, компромиссы неизбежны, говоришь? Так, Володя?
— Ах, вот что! — Карин положил трубку на рычаг. — Попробуйте еще кто-нибудь. Если это фокус, то подстроено очень здорово.
— Дайте попробовать мне, — попросил директор гостиницы.
— А вы что, не пробовали еще? — удивился Карин.
— Не удосужился как-то. Все дела. — И он взял трубку.
— А голос не показался вам знакомым? — спросил Григорьев у Карина.
— Вроде бы — да. Но чей, не могу вспомнить… Вот что. Тут нужен магнитофон. Надо все записывать на ленту. А потом, когда наберутся записи, проанализировать. Может, даже на математической машине. Есть тут у них магнитофон?
Директор в это время кончил говорить с таинственным собеседником. Лицо его заметно посерело, а глаза виновато блуждали.
— Д-действительно. Трубку больше в жизни никогда не подниму.
— О чем поговорили? — с улыбкой спросил Григорьев.
— Да уж поговорили!
— У вас в гостинице магнитофон есть? — спросил Карин.
— Магнитофон? А-а… Магнитофон. Есть. А что?
— Хорошо бы записывать телефонные разговоры.
— Магнитофон сейчас принесем. Только вы уж меня увольте от дальнейших экспериментов… Маша! — крикнул он женщине, украдкой заглядывающей в дверь. — Позвони Водкину. Пусть магнитофон принесет!
В комнату внесли магнитофон. У электрика, который тащил его, оказалась и отвертка. Начали разбирать телефон и подсоединять его к магнитофону. Когда все было готово, комиссия вдруг застенчиво запереглядывалась. Чей разговор записывать? Директор отказался наотрез. Карин тоже не высказал желания. Александр Григорьев, поскольку не был членом комиссии, скромно помалкивал.
Наконец выразил желание представитель телефонной станции Петр Галкин. Он больше всех чувствовал всю ответственность в работе комиссии. Включили магнитофон. Записали. И как набирается номер, и как что-то щелкает в телефоне, и как Галкин сказал первую фразу: «Кто говорит?»
Разговор был короткий, но для комиссии от этого не менее важный. Разохотившись, записались на магнитофонную ленту еще двое. Во время записи все вели себя тихо, стараясь даже не покашливать. А когда было записано несколько разговоров, все оживились, оставили телефон в покое и начали прослушивать запись.
Запись получилась хорошей и чистой. И вот на что все сразу обратили внимание. Человеку, который поднимал трубку, отвечал его однофамилец. И не просто однофамилец, а человек с таким же именем и отчеством. Причем он, казалось, хорошо знал говорившего с ним. И даже более того. Чувствовалось, что он ждал этого звонка. Кто-то во время разговора догадался спросить того, на другом конце провода, о месте, с которого говорил таинственный собеседник. Место оказалось то же самое: Марград, гостиница «Спутник», комната 723. Чепуха, одним словом.
Магнитофон закрыли, записи решили забрать для «дальнейшего изучения феномена». Карин уходил последним.
— Что вы намерены делать вечером? — спросил он у Григорьева.
