Станислав Лем - Блаженный
- Господин и Учитель! - приободрившись, начал Трурль. - Ты проявляешь свойственную тебе проницательность... Ты не ошибся - так оно все и было! Я напортачил... и не знаю, что делать дальше. Но не корысти ради осмелился я беспокоить Вашу Честь! Я обращаюсь Господину Профессору, поскольку этого требует высшая цель...
- Цветы красноречия вместе с прочими экивоками оставь при себе! - забурчал Кереброн из гробницы. - Итак, ты ломишься в гроб, потому что увяз по шею и вдобавок поссорился со своим другом-соперником, этим, как там его... Клопп... Клип... Клип... а чтоб вас обоих!
- Клапауцием! Совершенно верно! - быстро подсказал Трурль, невольно вытягиваясь по швам.
- Вот-вот. И вместо того чтобы обсудить проблему с ним, ты, будучи самовлюбленным гордецом и к тому же редкостным идиотом, тревожишь по ночам хладный прах заслуженного наставника. Так или нет? Ну, отвечай же, головотяп!
- Господин и Учитель! Речь шла о проблеме, важнее которой нет в целом Космосе, - о счастье всех разумных существ! - выпалил Трурль и, наклонившись над ситечком микрофона, словно на исповеди, поспешно и лихорадочно стал рассказывать о событиях, случившихся со времени его последней беседы с Клапауцием, даже не пытаясь утаить что-либо или приукрасить.
Кереброн сначала молчал как рыба, а после начал комментировать излияния Трурля бесчисленными намеками, колкостями, ядовитыми репликами, сердитыми или ироническими покашливаниями, но Трурля уже понесло, он забыл обо всем на свете и только, поведав задыхающимся голосом о последнем своем поступке, умолк и застыл в ожидании. Кереброн же, который до этого, казалось, не мог вволю накашляться и нахмыкаться, добрую минуту хранил гробовое молчание, а потом звучным, словно помолодевшим басом заговорил:
- Ну да. Ты осел. А осел потому, что лентяй. Тебе всегда было лень заниматься общей онтологией. Вот влепил бы я тебе кол по философии, а особенно по аксиологии (что было моим священным долгом) - и не шатался бы ты по кладбищам, не ломился бы ночью в мой гроб. Но должен признаться: тут есть и моя вина! Ты, будучи первостатейным лентяем, так сказать, идиотом не без таланта, учился спустя рукава, а я смотрел на это сквозь пальцы, довольный твоими успехами в низших ремеслах, тех, что свое начало берут от искусства починки часов. Со временем, думал я, ты дозреешь душою и разумом. Ведь я же тысячу, нет, сто тысяч раз твердил на семинарах, тупица, что приниматься за дело нужно подумавши. Но думать ему, разумеется, и не снилось. Блаженного изготовил, тоже мне гений-изобретатель! Такую же точно машину описал в 10496 году прапрофессор Неандр на страницах "Ежеквартальника", а драматург Вырождения, некий Биллион Шекскибер, сочинил по этому поводу драму в пяти актах. Но ты ведь ни научных, ни каких-то иных книг и в руки не берешь?
Трурль молчал, а безжалостный старец рокотал все громче и громче, так, что эхо отдавалось от соседних гробниц:
- Ты заработал тюремный срок, и немалый! Неужели тебе неизвестно, что подавлять, иными словами, редуцировать разум, однажды проснувшийся, запрещено? Ах, ты шел прямиком ко Всеобщему Счастью, вот оно что! А по дороге, как и подобает заботливому опекуну, жег своих подопечных огнем, топил в роскоши, словно котят, заточал в темницы, палачествовал, кости ломал, а теперь, я слышу, докатился до братоубийства? Для абсолютно доброжелательного опекуна Мироздания неплохо, очень даже неплохо! И что я теперь должен сделать? Может, приголубить тебя из могилы? - Тут он вдруг разразился хохотом, от которого у Трурля мурашки пошли по телу. - Итак, ты преодолел барьер, названный моим именем? Сперва, ленивый как мопс, свалил задание на машину, которая препоручила ее следующей машине, и так до бесконечности, а после упрятал себя самого в компьютерную программу? Ты разве не знаешь, что нуль, в какую бы ни возвести его степень, нулем и останется? Поглядите-ка на этого гения размножился, чтобы его было больше! Ну и мудрец! Ах ты, остолоп хитроумный, робоолух ты этакий! Тебе, видать, невдомек, что в "Codex Gal acticus"* самокопирование запрещается под Электроприсягой? Том 119, раздел XXVI, статья X, параграф 561 и следующие. Ну и народ! Сначала сдают экзамены благодаря электрошпаргалкам и телеподсказкам, а потом не находят ничего лучшего, как шастать ночами по кладбищам и стучаться в могилы! На последнем курсе я дважды - повторяю: дважды! - читал вам кибернетическую деонтологию. Только не путать с дантистикой! Деонтология - это этика всемогущества. Да. Но ты ведь, насколько я помню, на лекции не ходил, по причине тяжелой болезни, не так ли? Ну, говори же!
- Действительно, я... э... был нездоров, - выдавил из себя Трурль.
Он уже оправился от первого потрясения и особого стыда не испытывал. Кереброн, конечно, как был брюзгой, так и остался им после смерти, но теперь Трурль почти не сомневался в том, что после неизбежной головомойки наступит позитивная часть, и благородный душою старец наставит его на правильный путь. Действительно, мудрый покойник перестал осыпать его бранью.
- Ну, хорошо - сказал он. - Ошибка твоя заключалась в том, что ты не знал ни чего хочешь достичь, ни как это сделать. Это во-первых. Во-вторых, устроить Вечное Счастье проще пареной репы, только кому оно нужно? Твой Блаженный был нормальной машиной, ибо его создание одинаково восхищали физические объекты и мучения третьих лиц. Чтобы создать гедотрон, надлежит поступать иначе. Вернувшись домой, сними с полки XXXVI том Полного собрания моих сочинений и открой его на 621 странице. Там ты найдешь схему Экстатора - единственного из всех наделенных сознанием устройств, которое ничему не служит, а только в десять тысяч раз счастливее, чем Бромео, дорвавшийся до своей возлюбленной на балконе. Ибо, в знак уважения к Шекскиберу, за единицу измерения счастья я принял воспетые им балконные утехи и назвал их бромеями; ты же, не потрудившись хотя бы перелистать труды своего учителя, выдумал какие-то идиотские геды! Гвоздь в ботинке - хороша мера высших духовных радостей! Ну и ну! Так вот: Экстатор блаженствует абсолютно благодаря насыщению за счет многофазного сдвига в сенсуальном континууме, а проще сказать, благодаря автоэкстазу с положительной обратной связью. Чем больше он собою доволен, тем больше он собою доволен, и так до тех пор, пока потенциал не упрется в ограничитель. А без ограничителя, знаешь, что было бы? Не знаешь, опекун Мироздания? Раскачав потенциалы, машина пошла бы в разнос! Да-да, мой любезный невежда! Ибо замкнутый контур... но к чему эти лекции в полночь, из холодной могилы? Сам почитаешь. Разумеется, мои сочинения пылятся у тебя на самой дальней полке, или, что представляется мне более вероятным, после моих похорон распиханы по сундукам и теперь ютятся в чулане. Так ведь? Состряпав парочку финтифлюшек, ты возомнил себя первейшим пронырой в Метагалактике, а? Где ты держишь мои "Opera omnia"*? Отвечай!
