Курт Воннегут - Фантастические изобретения (сборник)
— Эд, — сказал он, — я намерен точно выяснить, откуда у вас эта лента, а до тех пор я палец о палец не ударю.
Я ответил, что со временем он все узнает.
— Нет, теперь же! И можете не втирать нам очки насчет Европы — больше на эту удочку никто не попадется. Где ваша студия? Кто ваши актеры? Где вы снимаете батальные сцены? Откуда у вас костюмы и статисты? В одном только кадре у вас снято не меньше сорока тысяч статистов! Ну, так как же?
Я ответил, что должен посоветоваться с Майком. И посоветовался. Итак — началось! Мы созвали совещание.
— Кеслер сообщил мне о своих недоумениях. Думаю, вы в курсе, — сказал я.
Они были в курсе.
— Он абсолютно прав, — заявил Джонсон. — Откуда у вас эта лента?
Я повернулся к Майку.
— Ты будешь говорить?
Он покачал головой.
— У тебя это получается лучше.
— Ну, ладно. — (Тут Кеслер наклонился вперед, а Мэрс закурил очередную сигарету.) — Мы сказали вам чистую правду. Все снято нами. Все до единого кадры этого фильма снимали здесь, в Штатах, в течение последних нескольких месяцев. А как и где, мы пока вам сказать не можем…
Кеслер раздраженно фыркнул.
— Дайте мне кончить. Мы все знаем, какие деньги мы получили. И получим даже больше. У нас задумано еще пять картин. Мы хотим, чтобы три из этих пяти вы обработали, как предыдущие. Последние же две объяснят вам и причину этого "детского секретничания", как выражается Кеслер. И еще одно обстоятельство, которого мы пока не касались. Последние две картины позволят вам понять и наше поведение, и наш метод. Ну, как? Этого достаточно? Можем мы продолжать на таких условиях?
Они согласились — не слишком охотно.
Мы не поскупились на выражения самой горячей благодарности.
— Вы не пожалеете!
Кеслер в этом усомнился, но Джонсон, который думал о своем счете в банке, отправил их всех заниматься делом, Так мы взяли еще один барьер. А вернее, обошли его.
"Рим" вышел на экраны точно по плану, и рецензии опять были доброжелательными. Хотя «доброжелательные», пожалуй, не то слово для определения отзывов, благодаря которым очереди за билетами растягивались на несколько кварталов. Мэре организовал отличную рекламу. Даже те газеты, которые позже преисполнились самой дикой злобы, тогда клюнули на словечко Мэрса «колдовство» и всячески рекомендовали своим читателям посмотреть «Рим». В нашей третьей картине "Пламя над Францией" мы исправили некоторые неверные представления о Великой Французской революции и наступили на кое-какие любимые мозоли. К счастью (не только по нашим расчетам), во Франции в тот момент у власти было либеральное правительство, которое оказало нам всемерную поддержку. По нашей просьбе оно опубликовало ряд документов, до той поры дремавших в хранилищах Национальной библиотеки в тихом забвении. Я забыл имя очередного извечного претендента на французский трон. Однако я убежден, что он подал на нас с Майком в суд, протестуя против клеветы на славную династию Бурбонов только по наущению одного из вездесущих агентов Мэрса. Адвокат, которого для нас раздобыл Джонсон, подготовил процесс и сделал из бедняги отбивную котлету — претендент не получил ни гроша возмещения. Сэмуэлс, адвокат, и Мэрс огребли премиальные, а претендент отбыл в Гондурас.
Примерно тогда же начал изменяться тон прессы. До той поры нас рассматривали как нечто среднее между Шекспиром и владельцем ярмарочного балагана. Но теперь, когда на свет начали извлекаться давно забытые неприятные факты, несколько заядлых пессимистов принялись намекать, что мы — весьма вредоносная парочка. "Кое в чем не стоило бы копаться". Только огромные средства, которые мы тратили на рекламу, заставили их воздержаться от прямых нападок.
Тут я сделаю небольшое отступление и расскажу о том, как мы жили, пока все это происходило. Майк продолжал оставаться на заднем плане — потому что ему так хотелось. Я кричу и спорю, а он сидит себе в самом удобном кресле, какое только окажется под рукой, и молчит — и никому невдомек, что под этой смуглой вежливой маской прячется ум, цепкий, как медвежий капкан, и куда более быстрый. И еще — чувство юмора и находчивость. Да, конечно, иногда мы кутили напропалую, но обычно нам было не до развлечений. Работа нас увлекала, и мы не хотели терять время впустую. Руфь, пока она оставалась с нами, всегда была не прочь выпить и потанцевать. Она была молода, почти красива, и между мной и ею начинали складываться отношения, которые могли перейти в нечто серьезное. Однако мы вовремя обнаружили, что на очень многое смотрим по-разному. А потому я не слишком горевал, когда она подписала контракт с компанией «Метро-Голдвин-Мейер». Этот контракт знаменовал для нее ту славу, деньги и счастье, на которые она, по ее мнению, имела полное право. Ей дают роли во второклассных и многосерийных картинах, и с финансовой точки зрения она устроилась даже лучше, чем могла бы мечтать. Но что касается счастья — не знаю. Она недавно нам написала — она снова разводится. Но, может быть, это и есть то, что ей нужно.
Но хватит о Руфи. Я опережаю события. Все время, вплоть до "Пламени над Францией", мы с Майком хотя и работали вместе, но ставили перед собой разные конечные цели. Майк помешался на мысли сделать мир лучше, уничтожив самую возможность войны. Он постоянно повторял: "Войны всех и всяческих родов свели почти всю историю человечества к одним только усилиям выжить. А теперь, получив в свои руки атом, оно располагает средством вовсе себя уничтожить. И если в моих силах сделать хоть что-нибудь, что поможет предотвратить катастрофу, я это сделаю, Эд, клянусь богом! Иначе и жить незачем. И это не пустые слова".
Да, это были не пустые слова. Он рассказал мне о своей заветной цели в первый же день нашего знакомства. Тогда я решил, что он просто расфантазировался с голодухи. Мне его аппарат казался всего лишь средством достижения личных благ. И я думал, что и он вскоре станет на мою точку зрения. Но я ошибся.
Когда живешь и работаешь бок о бок с хорошим человеком, невольно начинаешь восхищаться качествами, которые и делают его хорошим.
К тому же, когда человеку живется приятно, его начинают тревожить беды человечества. Во всяком случае, так произошло со мной. Когда я понял, каким чудесным мог бы стать наш мир, победила точка зрения Майка. Кажется, это произошло, когда мы работали над «Пламенем», но точная дата роли не играет. Важно то, что с этого момента между нами уже не было никаких разногласий, и спорили мы только о том, когда именно устроить перерыв на обед. Большую часть свободного времени, которого у нас было немного, мы проводили за бутылкой пива, у аппарата, бродя наугад по разным эпохам.
