Ярослав Веров - Завхоз Вселенной
— Вперёд, — скомандовал Володя. — Посадка объявлена. Идём по «зелёному коридору».
— А доллары? — спросил Игорёк, имея в виду таможенную декларацию.
— Таможня даёт добро, — пошутил Серый. — Ты прямо как новичок.
— Просто я за рубеж только в Анталию… На курорт.
— Бывает.
В здании аэропорта было почти что пусто. С таможней и в самом деле заминки не произошло: глянули в паспорта, да и запустили в «дьюти-фри». Игорёк хотел было затариться дешёвым вискарём, но Володя подтолкнул вперед, мимо дверей магазина.
— Будет время.
— Будет так будет…
В «гармошке», присосавшейся к борту «семьсот сорок седьмого», Игорёк замедлил шаг. Он оставлял за спиной прежнюю жизнь и входил в новую. Словно в полёт к далёким мирам, и когда вернется, никого из тех, кого знал в прежней жизни, не застанет. По спине пробежали мурашки, захотелось ругнуться.
В проёме двери стояла очаровательная бортпроводница. Игорёк изобразил на лице мужественную улыбку. На войну, так на войну!
Войдя в скупо освещённый салон, Игорёк подумал: «Вот так и надо начинать новую жизнь — отправляться в путешествие».
Самолет покатил, оставляя позади огни аэропорта, оторвался от земли и устремился в чёрную высь.
3
В связи с войной желающих лететь в Израиль было не много. Кроме наших туристов-спецназовцев, в эконом-классе были ещё трое, с охраной. Люди солидные. Один с колючим, с шалой искрой взглядом, рыжая борода. Впрочем, у остальных тоже бороды, колючие взгляды и неторопливые, уверенные жесты. Все трое говорят веско, солидно. В общем, рыжий, чёрный и седой. Позади бизнесменов возвышались угрюмые телохранители в одинаковых чёрных пиджаках.
И вели эти солидные люди неспешную беседу под водочку и бутербродики с красной и чёрной икоркой о вещах серьёзных, значительных. На откидном столике имелась откупоренная бутылка «Столичной», и тот, кто сидел посередине, а это был седой, плескал время от времени в одноразовые стаканы. Пили, прихлебывая, прикрякивая, поглаживали бороды, закусывали бутербродиком.
— Ну, а с углём как? — спрашивал рыжий.
— Ничего, — отвечал седой, — нынешний год с рук сошёл аккуратно. Грешно жаловаться. Вот в прошлом году, могу сказать — не приведи бог! Семьдесят центов с тонны теряли.
— Ге, ге, ге, — заметил рыжий.
— Что ж, — прибавил чёрный. — Не всё профит. У хлеба не без крох. Перегружать, видно, много приходилось?
— Да только в Мариуполе раза три, что ли. Такие проблемы, что не дай господи. А партия-то, сказать по чести, закуплена была у нас немалая.
— ФОБом? — спросил рыжий.
— Никак нет. СИФом. Ну, а уж перегрузка, известное дело. Таможня. Кожу дерут, мошенники. Бога не боятся. Что станешь с ними делать!
— Кто ж от барыша бегает? — заметил рыжий о кознях таможни.
— Известное дело! — прибавил черный.
— Да-а-а! — добавил седой.
Рыжий стал рассказывать:
— А я так в прошедшем году сделал оборотец. Куплено было, извольте видеть, у меня у татар в Донбассе несколько миллионов тонн первейшего, могу сказать, сорта коксующегося угля, да пятьсот тысяч тонн, что ли, взял у директора шахты, самого, этак, смешно сказать, дерьмового. Директор-то в карты проигрался, так и пришёлся-то уголёк его больно сходно. Гляжу я — уголёк-то дрянь, ну, словно мякина. Даром с рук не сойдет. Что ж, говорю я, тут думать. Взял да и перемешал его с коксующимся, да и спустил всё на Кипре перекупщику за первый, изволите видеть, сорт.
— Что ж, коммерческое дело, — сказал чёрный.
— Оборотец известный, — докончил седой.
Между тем Володя с Серёгой потребовали у хорошенькой бортпроводницы водки и закуски. Игорёк же с любопытством прислушивался к разговору трейдеров. В эконом-класс вошёл четвертый, в синем ношеном костюме, и остановился подле солидных людей. Перевёл дух, а потом, тряхнув головой, почтительно обратился к седому:
— Сидору Авдеевичу наше почтение.
— А, здорово, Потап. Давай-ка, выпей чарочку с нами.
— Много доволен, Сидор Авдеевич. Всё ли подобру-поздорову?
— Слава богу.
— И жена, и детушки?
— Слава богу.
— Ну, слава тебе господи. В Тель-Авив, что ли, изволите?
— В Тель-Авив. Да присядь-ка, Потап.
— Не извольте беспокоиться. И постоять можем.
— А стаканчик?..
— Много доволен.
— Сто грамм.
— Благодарю покорно. Дома пил.
— Эй, Фёдор, — повернулся Сидор Авдеевич к охраннику, — дай ещё стаканчик.
— Ей-богу, дома пил.
— Полно. Выпей-ка и закуси на здоровье.
— Не могу, право.
Седой протянул Потапу стаканчик, а Потап, поблагодарив, выпил одним духом, после чего поставил его бережно на столик и поблагодарил снова.
— Ну, вот и ладно. Спасибо, Потап. Ну-ка, ещё стаканчик.
— Нет уж, ей-ей, невмоготу. Большое спасибо за ласку и угощение. Чувствительно благодарен. Да, Сидор Авдеевич, я к вам с просьбой.
— Передать, что ли, по торговле в Израиле?
— Так точно. Аарону Мойшевичу. Очень прошу, вас на таможне не досмотрят.
— Много, что ли?
— Тысяч десять.
— Пожалуй, брат.
Тут Потап вынул откуда-то из брючины до невероятия грязный лоскуток бумаги, в котором завёрнуты были деньги, и почтительно подал их седому. Седой развернул испачканный свёрток, внимательно пересчитал купюры, потом сказал:
— Десять тысяч двести семнадцать долларов. Так?
— Так точно.
— Хорошо, брат. Будет доставлено.
Седой отвернул полу своего пиджака, всунул довольно небрежно свёрток в карман брюк и занялся посторонним разговором.
— Как бизнес, Потап?
— Помаленьку. К чему бога гневить?
— Ты ведь, помнится, мукой промышляешь?
— Чем попало. И муку, и удобрения продаём. Дело наше маленькое. Капитал небольшой, да и весь-то в обороте. А впрочем, жаловаться не могу.
— Ну-ка, Потап, теперь ещё стаканчик.
— Нет, уж право. Никак не могу.
Несмотря на упорное отнекивание, Потап снова выпил водки и закусил бутербродиком, потом, поблагодарив снова, почтительно пожал руки седому, чёрному и рыжему, каждому поочередно пожелал здоровья, хорошего пути, всякого благополучия и, наконец, вышел из салона.
Вся эта сцена возбудила любопытство Игорька.
— Позвольте спросить, — сказал он, подсаживаясь к трейдерам. — Он вам родственник, верно?
— Кто?
— Да вот этот, что сейчас вышел. Потап.
— Ничего подобного. Я его, честно сказать, почти что и не знаю вовсе. Он, должно быть, мелкий коммерсант.
— Так вы дела с ним ведёте по переписке?
