Чарльз Стросс - Небо сингулярности
Корабль был как марафонец, распластанный хирургами, надеющимися превратить его во что-то вроде киборга перед забегом, решающим судьбу мира. Аналогия с собственной слегка побаливающей головой не ускользнула от внимания Василия: до него дошло, что эти радикальнейшие приготовления необходимы для предстоящей схватки. Он уже ощущал новые возникающие связи – как фантом какой-то непонятной конечности, закрепляющейся где-то за гранью его восприятия. Еще три дня, как сообщили ему врачи сегодня утром, и он уже сможет тренировать этот черепной разъем. Ему дали целый чемодан инструкций, небольшой и весьма незаконный (уж про цену и говорить не стоит) набор инструментов и пропуск, дающий право внеочередного проезда к орбитальной станции на шаттле ПВО, минуя медленный космический лифт.
– Вы, очевидно, и есть прокуратор Мюллер?
Он обернулся. Подтянутый тип в светло-зеленой флотской форме, с лейтенантским шевронами на рукавах. Василий отдал честь.
– Вольно. Я лейтенант Зауэр, бортофицер безопасности на «Полководце Ванеке». Вы тут в первый раз?
Василий кивнул – у него так пересохло во рту, что ответить он не мог. Зауэр повернулся к окну.
– Правда впечатляет?
– Ага! – Вид огромного военного корабля вызвал в груди у Мюллера мощную волну гордости: этим кораблем владеют и на нем летают люди его страны. – Мой сводный брат служит на таком, той же постройки. На «Сквотском».
– О, молодец, приятно слышать. Давно он там?
– Три… три года. Он второй офицер управления огнем. Лейтенант, как и вы.
– Ага. – Зауэр чуть наклонил голову и рассматривал Василия остро и внимательно. – Прекрасно. Только скажите мне, насколько этот корабль действительно хорош, как вы думаете? Насколько он мощен?
Василий тряхнул головой, все еще ошеломленный впервые увиденным линкором.
– Не могу себе представить корабль сильнее! Разве может кто-нибудь построить лучший?
Зауэр глянул со снисходительным удивлением.
– Вы же сыщик, а не космонавт. Поучись вы во флотском училище, знали бы, как именно это можно. Скажем так: в данный момент его не назвали бы в честь старика Эрнста Железнобокого, не будь это лучший у нас корабль. Правда не все играют по тем же правилам, что и мы. И я думаю, что вполне честно для нас затеять другую игру – почему, собственно, вы здесь и оказались и мы ведем с вами беседу. Вы же хотите защищать этот корабль и Республику?
Василий энергично закивал.
– Так точно. Мой начальник сообщил вам, зачем я здесь?
– У меня полная информация. Все, что может представлять угрозу для безопасности, мы воспринимаем серьезно. В закрытых зонах вам действовать не разрешено, но там, где нет контроля – добро пожаловать повсюду. Да, и кстати, уверен, что сможем вам помочь присматривать за этой штатской обезьяной – инженером. Честно говоря, для нас удачно вышло, что есть человек для этой работы. У нас и без того хлопот хватает, чтобы еще украдкой за контракторами на работе следить, и если уж проблема эта будет решена, какая разница, по чьему ведомству она пройдет.
В этот момент до Василия дошло, что здесь происходит что-то странное, но он, не имея опыта, не мог себе представить, в чем конкретно дело. А давить на Зауэра ему не хотелось – по крайней мере, с первого момента знакомства.
– Вы мне можете показать, где работает Спрингфилд?
– К сожалению, – развел руками Зауэр, – Спрингфилд сейчас на борту. Вы же знаете, что он работает как раз над самой системой межзвездных передвижений.
– О! – У Василия губы округлились. – Вы хотите сказать, что мне придется взойти на борт?
– Я хочу сказать, что на борт вам взойти нельзя – пока не пройдете медкомиссию, не получите допуск от службы безопасности, потом три инструктажа и «добро» от старика, и всего этого раньше завтрашнего дня не будет. А пока что давайте я вам покажу квартиры для командированных офицеров – у вас, пока вы на территории базы, статус младшего офицера.
– Давайте, – серьезно согласился Василий.
* * *А тем временем первая группа Критиков Фестиваля прибыла на орбиту у планеты Рохард.
Фестиваль, когда-то входивший в людскую цивилизацию, растворившуюся в собственной компьютерной сети, был странствующим посольством, межзвездным средством обмена информацией. Больше всего он интересовался другими выгруженными культурами, но в нужде годились любые. Он метался между необитаемыми мирами тысячи земных лет, стремясь снаружи внутрь, и все это время у своих вольных или невольных хозяев просил одного: «Развлеките для нас!»
Фестиваль был сильно стеснен плотностью информации, которую мог забить в крошечные звездные парусники, несущие его через космическую бездну. В отличие от нормальной выгруженной цивилизации, Фестиваль не умел создавать собственной реальности с достаточным правдоподобием, чтобы избежать обычных рисков жизни в виртуальной вселенной; он был как пустынное растение, существующее годами в виде семечка между периодами бурного роста, как только образуются подходящие условия.
Как любой бродячий цирк, Фестиваль привлекал попутчиков, приживал и просто свиту спутников и паразитов. В замороженных мозговых ядрах парусников было место для миллионов пассажиров, но между станциями им не было места, где мыслить. Истинные разумы впадали в спячку на десятилетия дороги между планетными цивилизациями, и простые полуразумные надсмотрщики держали парусники на курсе и управляли автоматическими системами. По прибытии эти служители строили нужные инфраструктуры, чтобы размораживать и загружать в них истинные разумы. Как только устанавливался контакт и выбран образ действий, все остаточные емкости делались доступными для всех пассажиров, в том числе и для Критиков.
Пена алмаза росла на орбите вокруг Спутника, внешней луны Рохарда. В некоторых пузырях ее ворочались странные эмульсии, кипящий суп нанокатализированных химических реакций. Другие пузыри выцветали в черное, засасывая солнечную энергию почти со стопроцентным КПД. Постоянный поток емкостей плыл к этой пене по хаотическим орбитам, везя добычу из шахт внешних планет. Внутри пузырей застывала воплощенная жизнь, где клетки собирались машиной, а не естественным циклом митоза и видоизменений. Прошли тысячи секунд – эпохи для Сборщиков, – и появились скелеты, сперва кружевные контуры, потом барочные коралловые выросты. Кровь, ткани, зубы и органы стали густеть там, где им положено быть, наносборщики закачивали синтетические энзимы, ДНК, рибосомы и прочую клеточную механику в липидные пузырьки, которым предстояло стать живыми клетками.
Вскоре тела Критиков начали шевелиться.
